По широкой «монументальной» лестнице посольства нас привели в гостиную наших личных апартаментов. Такая же грязь, такая же мерзость запустения, такие же пятна на стенах, запачканные вещи. На всех столах слой пыли толщиной в палец. Когда мы взялись за приготовленный для нас чай, то глотали его с такой брезгливостью, что он проходил через наше горло, как твердая пища… Но настоящим несчастьем показалась нам наша спальня. В этой голой, как клетушка в медресе, комнате с двух нескладных кроватей на нас жалко и уныло смотрели Два тюфяка без простыней. Из тюфяков торчали клочки шерсти, а наволочки были кофейного цвета. Моя жена в испуге попятилась назад.
– Вы не желаете посмотреть вашу ванную комнату?
Но у нас уже не оставалось сил, чтобы что-нибудь посмотреть. Кстати, с того момента, как мы вошли в этот дворец посольства, мы забыли о всех удобствах цивилизованной жизни.
– Ванную?
– Да, на этом этаже три ванные комнаты! Одна из них предназначена лично для посла!
Эта ванная была единственным местом, где имелась чистая вода. И то спасибо, обеспечил ее нам Джемаль Хюсню-бей. Однако вода в ванную подается ручным способом из резервуара. Как назло, вчера сломалась ручка насоса и с газовой колонкой тоже что-то случилось, а что именно – пока не удавалось установить.
После того как мы узнали подробности относительно наших личных апартаментов, нас снова повели вниз показать протокольную часть дворца. Я полагаю, это сделали для того, чтобы мы забыли наши неприятности.
– А отчего появились пятна по краям этих занавесей из тафты?
– Сударь, собаки, видно, приняли их за деревья и мочились на них!
– А разве нельзя снять паутину с потолков?
– Как ее снять? Так высоко, что не достанешь! Мы запросили средства на метлу с длинной ручкой и на ремонт железной садовой лестницы. Нам ответили, что нет денег.
Так, беседуя с сотрудниками посольства, мы обошли холлы, залы, кабинеты, бюро и, наконец, огромный обеденный зал со столом на двести персон. Везде такая заброшенность, будто здесь долгие годы никто не жил. Особенно запущен был этот огромный обеденный зал. Довольно долго пришлось повозиться, чтобы открыть ставни, давно забитые. Лучше уж, чтобы они не открывались! Как только их открыли, со всех углов начали слетаться с жужжанием всякая мошкара и сползаться тараканы. С женой моей случилось нечто вроде обморока, потому что она больше всего боялась насекомых.
– Почему вы ничего не сделали, чтобы уничтожить их?
Слуги, улыбаясь, переглянулись.
– Против крыс мы ставили капканы, а что можно сделать, например, с тараканами?
– Сделать дезинфекцию, применить специальные яды!
– Помилуйте, сударь, наш повар не может найти кусок мыла, чтобы вымыть грязную посуду! Он вынужден чистить ее песком. Где достать деньги на жидкости и яды?
Узнав, как повар моет посуду, мы, по крайней мере на сегодня, не набрались мужества осмотреть кухню и служебные помещения. К тому же в тот момент беспокойство о ночлеге заставило нас все забыть. Из-за этих волнений и утомительного воздушного путешествия мы уже не могли стоять на ногах.
Но это еще не все.
У нашего посольства в Тегеране кроме запущенности и беспорядка были еще другие существенные недостатки. Во многих местах протекала крыша, со стен осыпалась штукатурка, доски потолка осели, окна не открывались и не закрывались, ставни свисали и требовали ремонта. На церемониальном этаже мы видели зал, набитый поломанным и негодным инвентарем. Когда-то, кажется в прошлую зиму, посол играл здесь в бридж; во время игры ставились тазы, куда капала вода с потолка.
Летняя вилла посольства в Шимране имела еще более печальный вид. Стены вокруг прелестного и величественного парка местами уже разрушились, а крыша над террасой грозила вот-вот рухнуть. Ах, особенно эти стены сада: сколько времени они представляли серьезную опасность для наших жизней и накладывали пятно на нашу честь. Несмотря на то что большие ворота были всегда закрыты и около них находился самоотверженный сторож, покоя не было. Коровы, волы, быки, козы, овцы спокойно проникали через провалы стен в парк и уничтожали зелень и деревья, из-за этого по ночам наша безопасность была весьма относительной. Но это уж ладно; больше всего нас огорчало с точки зрения нашей национальной чести и престижа, что напротив этих разрушенных стен находилась великолепная летняя вилла министерства иностранных дел Ирана. Там останавливались высокие иностранные гости, которых официально принимало правительство Ирана, а поблизости находилась вилла советского посольства. Невольно людям приходилось проходить и проезжать мимо наших стен. Министерство иностранных дел Ирана, обеспокоенное этим, несколько раз извещало нас, что оно опасается возможности несчастных случаев с прохожими. А затем нам стали передавать жалобы тегеранского муниципалитета и полиции.
Между тем во времена нашего посла Хусрева Гереде, когда еще не было построено вышеупомянутое новое здание, на нашей летней даче в Шимране был европейский парк. Туда для прогулок съезжались иностранные дипломаты с семьями, поиграть в теннис, искупаться в плавательном бассейне. Когда мы посетили рощу этого парка, он уже превратился в дикий лес. Теннисная площадка заросла травой, плавательный бассейн казался стоячим болотом…
У нас опустились руки. Что нам делать? Что придумать? Погрузить себе на спину сундуки и корзинки, кстати неоткрытые, и бежать назад? Или переехать в какую-нибудь тегеранскую гостиницу и ожидать денежной помощи, обещанной нашим министерством иностранных дел? Кстати, часть этих денег я уже получил. Подумать о сохранении здоровья и благополучия и ожидать, когда закончатся ремонт и чистка? Все эти полумеры были бы проявлением неуважения к правительству Ирана, а другие несовместимы с нашим достоинством и национальной честью. В таком случае нам следовало засучив рукава немедленно приступить к ремонту развалин и очистке мусорной свалки. Но на эти дела не хватило бы ни ассигнований нашего министерства, ни наших физических сил. В донесении, посланном мной, я подробно описал обстановку и добавил: «В греческой мифологии Зевс заставил Геркулеса чистить Авгиевы конюшни. Я не знаю, за какое преступление так наказан я, и сомневаюсь, что справлюсь с такой работой, так как совсем не обладаю данными Геркулеса».
Однако мы с женой взялись за эту тяжелую и неприятную работу и много месяцев жили подобно каторжникам, изнемогая от усталости. В здании посольства, превращенном в строительную площадку, мы, запыленные, через каждые два-три дня переезжали из одной спальни в другую. Из-за того что не работала кухня, мы месяцами или питались одним только хлебом и сыром, или бродили по ресторанам.
Разумеется, кроме того, в этих неблагоприятных условиях мы старались исполнять обязанности по Дипломатическому протоколу. Я надевал свой фрак и шел вручать верительные грамоты шахиншаху; каждый день специально одевался для визитов к какому-нибудь министру; затем знакомился со своими коллегами и посещал их. В условиях тех дней делать все это было легко только на словах. Я покорно надевал и снимал фрак или надевал визитку, но с какими страданиями и затруднениями, с какими неприятностями и мучениями! Во-первых, нельзя было пользоваться платяными шкафами, и вся моя протокольная одежда лежала измятой в чемоданах и сундуках. Электрический утюг не действовал. Да и в посольстве нельзя было найти человека, который бы его исправил или умел хорошо гладить. Чтобы от-гладить костюм, нужно было обращаться к какому-нибудь портному поблизости. А портной, как правило, заставлял себя долго ждать и, наконец, кое-как отглаживал фрак или визитку. Все было настолько пыльным, что я почти не мог узнать своей одежды, она походила на старье, купленное на самом захудалом рынке. Чтобы как следует отчистить одежду, посол и его супруга – то есть я и моя жена – брали в руки щетки и долго с ними возились. Сначала сходил только первый слой пыли, потом второй, и платье можно было, наконец, надевать. Когда я выходил на улицу с цилиндром на голове и в белых перчатках, я все-таки чувствовал себя слугой, нарядившимся в одежду своего господина. К этому следует добавить утомление от вечной возни по уборке.