– Это сотрудничество ненадолго, – сказал Эссекс, все еще злясь на Мак-Грегора.
– Почему? – спросил Мак-Грегор.
– Трения скоро положат ему конец, милейший.
Мак-Грегор только сказал «О-о!» и замолчал.
– Возьмите хотя бы предстоящую сессию Организации Объединенных наций в Лондоне, – продолжал Эссекс. – Она еще не открылась, а уже идет спор о том, кто будет председателем или генеральным секретарем и кто войдет в Совет безопасности. Еще нет Организации Объединенных наций, а уже все ссорятся между собой.
– Я думаю, что споры неизбежны, – сказал Мак-Грегор, – но, может быть, что-нибудь все-таки выйдет из этого.
– Что, по-вашему, может выйти?
– Мне кажется, что это лучше, чем была Лига наций, и тут, по крайней мере, участвуют русские. – Мак-Грегор замолчал, опасаясь, не зашел ли он слишком далеко и не злоупотребил ли неофициальной обстановкой, в которой происходила беседа.
– Вот именно. Потому-то и начались разногласия, что тут участвуют русские. Мы чаще расходимся во мнениях, чем сходимся, и первые признаки раскола уже налицо.
– Мне казалось, что Московская конференция прошла довольно успешно, – сказал Мак-Грегор, – хотя она и не разрешила спора об Иранском Азербайджане.
– О да, там договорились о некоторых мелочах относительно Балкан, и Кларк-Керр с Гарриманом поехали в Румынию, чтобы понаблюдать за тем, как будут расширены и демократизованы правительства, но ведь это мелочи, Мак-Грегор. Такие неразрешенные вопросы, как Азербайджан и Дарданеллы, имеют несравненно большее значение, чем несколько лишних министров в правительствах балканских стран. Вот почему вопрос об Азербайджане остался открытым. И он не будет решен до тех пор, пока мы не покажем русским, что намерены придерживаться по отношению к ним твердой политики. Именно это я и собираюсь сделать.
– А нас беспокоит Иранский Азербайджан или Россия? – спросил Мак-Грегор.
У Эссекса даже сон прошел от такого наивного вопроса.
– И то и другое, – сказал он.
Мак-Грегор опять спрятался в свою раковину, и хотя Эссекс остался в общем доволен дружеской беседой со своим помощником, ему не нравилось, что тот как будто отмежевывается от возложенной на них миссии и не хочет принимать в ней никакого личного участия. Это просто нелепо, ведь именно Мак-Грегор обязан снабжать его всеми фактами и комментариями, касающимися данной политической ситуации. Правда, Эссексу удалось вызвать Мак-Грегора на непринужденный разговор, но результатом этого разговора он отнюдь не был доволен.
– Я рад, что вы поехали со мной, Мак-Грегор, – сказал Эссекс. – Я люблю приятное общество и умные разговоры. Думается мне, мы с вами поладим.
– Да, – сказал Мак-Грегор.
– Все-таки странно, что вы хотите уйти из департамента по делам Индии.
– Разве?
– Большинство молодых людей всё бы бросили, только бы получить вашу должность.
– Я не очень-то гожусь для нее. – Мак-Грегор счел нужным дать какое-то объяснение.
Эссекс засмеялся.
– Надо вам отдать справедливость, Мак-Грегор, вы малый честный. Передайте мне, пожалуйста, кисет.
Мак-Грегор поднял с пола мягкий мешочек с табаком, вручил его Эссексу и приготовился к продолжению разговора. Вопреки его ожиданиям, разговаривать с Эссексом оказалось вовсе не так трудно, в сущности, даже очень легко. Мак-Грегор не мог бы объяснить, чего он опасается, но на всякий случай соблюдал осторожность; однако теперь он решил, что можно держаться посвободнее. Он знал Эссекса понаслышке, как знал его любой англичанин, но кто бы мог подумать, что это такой человек, который способен, разувшись, улечься на пол в русской избе и сладко похрапывать, не обращая внимания на окружающее. Мак-Грегор охотно последовал бы его примеру, но два года службы в Англо-Иранской нефтяной компании и пять лет пребывания в армии научили Мак-Грегора остерегаться людей, стоящих вне его собственного научного мира. Жизнь в замкнутом кружке англичан на иранских нефтяных промыслах не подготовила Мак-Грегора к общению с такими людьми, как Эссекс. Он всегда держался особняком, слыл в английской колонии человеком с причудами и считал, что лучше отстраниться самому, не дожидаясь, чтобы тебя выгнали.
Этот урок он твердо усвоил на промыслах, где тридцать-сорок английских семейств жили, сбившись в кучу, среди знойной пустыни, окруженные иранскими рабочими. Они жили своей строго ограниченной чисто английской жизнью и поднимали на смех каждого, кто не подходил к ней. Мак-Грегор явно не подходил к этой жизни потому, что никогда не принимал участия в спортивных играх и не посещал балы и вечера; он просто делал свое дело – и все. Поэтому над ним смеялись и говорили, что ума и учености у этого молодого человека хоть отбавляй, но кому нужны его ископаемые, когда люди заняты более важным: одни добывают нефть, другие заправляют всеми делами, проявляя максимум административного искусства и коммерческой хватки. В довершение всего Мак-Грегор дерзнул водить дружбу с теми немногими иранцами, которые работали на промыслах в качестве научных работников и лаборантов, а это уж был грех непростительный, хотя Мак-Грегор всю жизнь прожил в Иране и почти ничем не отличался от своих иранских друзей. Двух лет, проведенных на промыслах, оказалось вполне достаточно для Мак-Грегора, и, хотя работа была ему по душе, он плохо представлял себе, как вернется туда. Эти два года навсегда остались у него в памяти. Поэтому, когда он очутился в армии, он и там держался поодаль от остальных офицеров.
В армии Мак-Грегор чувствовал себя лучше, чем на промыслах, особенно вначале, в Западной пустыне, но он все-таки всегда был начеку, как сейчас с Эссексом. Эссекса Мак-Грегор особенно остерегался потому, что за все восемь месяцев своей службы в департаменте по делам Индии он так и не понял ни одного из окружавших его людей, а Эссекс принадлежал к той же породе, что и чиновники департамента, директоры иранских промыслов, майоры, полковники и генералы в армии. Но теперь Мак-Грегор увидел, что Эссекс – это полковник, с которым можно разговаривать; такой полковник иногда снисходит до беседы с вами, но сразу принимает начальнический тон, как только вы зарветесь. Мак-Грегор был уверен, что никогда не зарвется в разговоре с Эссексом, но не знал точно, чего тот ожидает от него в смысле работы. Что Эссекс ничего не понимает в Азербайджане, об этом Мак-Грегор сразу догадался. Разумеется, Эссекс сам будет решать вопрос об Азербайджане, но Мак-Грегор не желал брать на себя ни малейшей ответственности за эти решения. У него были свои представления об Азербайджане, и он подозревал, что они расходятся с представлениями Эссекса; он даже был уверен, что они весьма и весьма расходятся.
Эссекс потер одну ногу о другую.
– Как теперь называется отдел Роуленда Смита? – спросил он. – Мне давно уже не приходилось иметь дела с департаментом.
– Закавказье и Северный Иран, – ответил Мак-Грегор.
– А какие части России и Турции туда входят?
– Почти весь Кавказ до турецкой границы, за исключением Грузии, но сама Турция не входит.
– Значит, вы не занимаетесь спором о двух турецких областях, на которые претендуют русские, – Каре и еще какая-то?
– Ардаган, – подсказал Мак-Грегор.
– Вот-вот.
– Вообще наш отдел должен этим заниматься, но лично я ничего об этом не знаю.
– Неважно. – Эссекс улыбнулся и, приподнявшись, пососал трубку, поддерживая левой рукой правый локоть. – Я и не ожидал, что вы знаете, но когда мы приедем в Москву, вы при случае почитайте кое-что об этом.
– Разве вопрос о Турции будет обсуждаться? – спросил Мак-Грегор.
– Возможно. У меня привычка – все пускать в ход. Мы против каких бы то ни было притязаний России на Турцию и мы намерены пресечь их в зародыше. Но если нам удастся помешать русским и прекратить беспорядки в Азербайджане – с нас хватит. Как вы думаете, удастся?
– Помешать русским или прекратить беспорядки? – спросил Мак-Грегор.
– Это одно и то же. Разве нет? – спросил Эссекс.