По вопросу о разоружении я предложил снять на взаимной основе как положение о «минимальном ядерном сдерживании», чем дорожили французы, так и положение о «поэтапном сокращении ядерных вооружений», отражавшее нашу точку зрения.
9 октября был получен ответ. В нем давалось право исключить предлагавшуюся нами статью, в которой говорилось насчет действий сторон в случае, если одна из них станет объектом нападения. Однако требовалось при этом дать понять, что это снижает политическую насыщенность договора. Из этого было видно, что эволюция настроений в Москве шла медленно. Другое наше предложение по вопросу о безопасности изменялось следующим образом:
«Если одна из Сторон сочтет, что с территории другой Стороны ведется военная или какая-либо иная деятельность, направленная на ущерб интересам ее безопасности или дестабилизацию, Стороны будут проводить консультации на предмет того, как преодолеть возникшую ситуацию». Давалось также право включить это положение в договор не в виде отдельной статьи, а, например, в статью, посвященную консультациям между правительствами двух стран.
Что же касается разоружения, предписывалось искать развязки «в пределах имеющейся позиции».
Не так много, особенно по разоружению. Но и это давало основание не только для того, чтобы продолжить работу, но и для того, чтобы иметь простор для маневра. Правда, возникал вопрос, пойдут ли французы на редакционную работу по статьям, относящимся к безопасности. Они не делали этого раньше, видимо, придавая многоплановое значение встрече министров. Станут ли они менять свою позицию теперь, когда в Нью-Йорке со встречей министров произошел какой-то конфуз?
Забегая вперед, скажу, что то, что последовало, превзошло худшие предположения.
В тот же день, когда я получил указания из Москвы, мы вновь собрались в кабинете Ж. Бло. Однако наш собеседник вместо начала обычной работы попросил разговора со мной один на один и заявил, сославшись на поручение Р. Дюма, что в Париже, взвесив все обстоятельства, связанные с идеей заключения договора, пришли к выводу, что СССР и Франция существенным образом расходятся в вопросах, относящихся к безопасности.
С учетом этого Р. Дюма попросил передать, что в Париже предпочитают оставить идею договора и имеющееся согласие между СССР и Францией выразить в форме совместной декларации.
Я, разумеется, подчеркнул нашу готовность продолжить работу на базе дополнительных инструкций, чтобы изыскать удовлетворяющие обе стороны договоренности.
Отметил я и вполне очевидную разницу между отношениями, оформленными в договорном порядке, и отношениями, которые не имеют такой основы.
Ж. Бло выразил личное сожаление по поводу такого оборота событий, но пояснил, что выполняет указание.
Наступил критический момент в работе над договором. Было ясно, что широкие интересы европейской политики и советско-французских отношений требовали продолжения дипломатической борьбы за его реализацию. Поэтому в заключение беседы с Ж. Бло я сразу же передал через него просьбу о личной встрече с Р. Дюма. Мотивировал этот запрос я тем, что поскольку решение о подготовке договора принималось на высоком политическом уровне, то и возникшую ситуацию мне хотелось бы обсудить на таком же уровне.
Дальнейшие наши контакты показали, что решение было принято в Елисейском дворце. Это сделало настоятельно необходимой организацию встречи с президентом. 10 октября я увиделся с Ф. Миттераном в Тулузе на открытии нового авиационного завода Вести там разговор было неудобно, поэтому я использовал встречу для того, чтобы условиться о посещении президента в Париже.
Помимо цейтнота, который нарастал у нас с работой по договору, усиливалась напряженность и в отношении другого, правда, взаимосвязанного вопроса, а именно: определения даты приезда во Францию президента СССР. По первоначальным наметкам это должно было случиться в октябре, но дело приближалось к середине месяца, а никакой определенности не было. В Елисейском дворце волновались. Я писал все более нажимистые телеграммы в Москву. Мне отвечали, что соответствующий график встреч и визитов еще не определен, но что вопрос этот в поле зрения, над ним работают. Я как мог успокаивал Париж.
Одним словом, крупные вопросы советско-французских отношений сплетались в один узел, и для того, чтобы развязать его, требовались быстрые, решительные шаги с двух сторон.