Во всяком случае, я улетел в Москву хорошо подготовленным.
Совещание по договору Э. А. Шеварднадзе назначил в своем кабинете вечером накануне вылета в Вену.
Меня он принял немного раньше.
— Что случилось в Нью-Йорке? — спрашиваю я.
Вместо ответа министр нажимает кнопку. Входит работник его секретариата.
— Была у нас просьба от Р. Дюма о встрече со мною в Нью-Йорке?
— Была.
— А почему же встреча не состоялась?
— Программа была напряженной. Не выходило по времени, — говорит дипломат и после паузы добавляет: — по техническим причинам.
— Нет, — замечает министр, — тут не техника, тут — политика.
Дипломат удаляется.
Не могу сказать, что для меня все прояснилось.
Совещание затянулось. Предложенная развязка по вопросам безопасности возражений не вызвала и в дальнейшем была в принципе одобрена министрами в Вене. С вопросом о ядерном оружии дело обстояло иначе. Французская позиция у многих моих коллег вызывала непонимание. Приходилось разъяснять, почему предлагавшиеся варианты не пройдут. Формулировка, которая могла бы решить проблему, так и не была найдена. Разговор министров в Вене подтвердил это. Они решили вообще не упоминать в договоре о ядерном разоружении.
В Вене было объявлено о том, что 29 октября состоится визит президента СССР во Францию. Главной целью визита будет подписание советско-французского договора.
Перевал остался позади.
У посольства, как всегда в подобных случаях, море дел, но напряжение сброшено, все ориентиры определены.
В первую очередь требуется завершить подготовку договора. 22 октября работа на Кэ д’Орсе возобновляется. Завершаем шлифовку формулировки по безопасности. Она включается в раздел о консультациях. Некоторое время уходит на раздел о разоружении. Основная статья на эту тему гласила:
«Стороны согласны в том, что проведение оборонительной военной политики и практическая реализация всеми государствами принципа достаточности представляет собой решающий вклад в дело европейской и международной безопасности».
Поскольку речь шла о двух ядерных державах, можно было полагать, что принцип достаточности касался и ядерного оружия. Понадобится время, чтобы в диалоге наших стран появилось согласие на включение в текст понятия минимальной достаточности с прямым указанием на то, что это относится и к ядерным вооружениям, как это было записано в российско-французском договоре 1992 года.
Далее в разделе о разоружении делался акцент на необходимости поэтапного осуществления всеобщего и полного разоружения под строгим и эффективным международным контролем. Конечно, и в этом случае подразумевалось также ядерное оружие.
Мы сверяем тексты и ждем одобрения.
Р. Дюма предлагает последний штрих: дать подзаголовки разделам. Что же, это прибавляет выразительности. Договор готов к подписанию.
27 октября за день до прибытия в Париж президента СССР меня принимает Ф. Миттеран. В своем кабинете в Елисейском дворце. Интерьер и обстановка выдержаны в строгом современном стиле. В голубоватых тонах. С Ф. Миттераном его дипломатический советник П. Морель, будущий посол Франции в Москве.
Беседа продолжительная. Тем для обсуждения много. Обстановка в мире меняется. Дни Варшавского договора сочтены. Страны Восточной Европы ищут новые пути в будущее. Объединение Германии — вопрос решенный. Все это перемены, оставляющие глубокий след в истории, прямо затрагивающие и Советский Союз и Францию. И вместе с тем это всего лишь какие-то моментальные кадры, снимки бешено несущейся лавины событий. Куда? Такой вопрос всегда остро, острее, чем перед многими другими, встает перед первым лицом в государстве, в данном случае перед президентом Франции. Конечно, на его стол ложатся вся информация, все оценки, на которые способен весь с таким тщанием созданный, обкатанный государственный аппарат: послы, спецслужбы, помощники, министры. Но последний вывод делать ему. Определять путь реальной политики. Публично формулировать ее. Задача эта в последнее время многократно осложнилась, риск, возможность и цена ошибки возросли. Это сполна осознал Ф. Миттеран совсем недавно, когда требовалось определить, спрогнозировать, состоится или нет объединение Германии. В ноябре 1989 г. рухнула Берлинская стена, через прорванные заслоны хлынули потоки немцев. Настоятельно требовалось определиться, как действовать в германских делах, если не опережая ход истории, то, по крайней мере, в ногу с ней.