Я проигнорировал эту директиву полностью.
21 августа — день развязки в Москве — стал днем, когда Париж, что называется, «двинулся», «рванул» в Москву.
«Желание исправить столь явный ляп президента очевидно до неловкости (я продолжаю цитировать уже упоминавшееся исследование). Юбер Ведрин обзванивает все редакции, Жак Ланг (министр культуры. — Ю.Д.) выступает с идеей грандиозной манифестации, Эли Визель тотчас же после выхода из кабинета Миттерана выступает с инициативой собрать лауреатов Нобелевской премии всего мира. Вернувшись из департамента Верхняя Савойя, дипломатический советник президента Пьер Морель сделает все возможное, чтобы соединиться в среду по телефону с Ельциным, готовя одновременно экспедицию Мишеля Возеля в Белый дом. Этому депутату от департамента Буш дю Рон, которого будет сопровождать лирически настроенный, преисполненный чувств Эли Визель, будет поручено передать послание Миттерана Ельцину. Жан Леканюэ, отдыхавший на Лазурном берегу, был до крайности удивлен, когда узнал, что к нему неожиданно обращаются с просьбой сопровождать Возеля.
— Вы уверены, что я действительно должен лететь туда?
— Да. Президент придает этому большое значение, — объясняет Морель. — Он считает важным продемонстрировать единство Франции в этом деле»[16].
Но это Франция, французы. А в Москве? Казалось бы, есть все основания для вздоха облегчения. Но вдруг сюрприз: 28 августа «Комсомольская правда» публикует интервью с А. Козыревым о его загранпоездке. А. Козыреву был задан естественный вопрос: общался ли он с послами Советского Союза во время этой своей поездки.
Он ответил отрицательно (это факт), но дал неожиданное обоснование: я опасался, что на территории посольства во Франции меня арестуют. Так, во всяком случае, было напечатано в газете.
Я немедленно отреагировал заметкой-протестом, также опубликованной «Комсомольской правдой», под названием: «Зачем вам это, министр?»
В Москве появился новый министр иностранных дел СССР — Б. Д. Ланкин. Назначение это было неожиданным для всех. Что же касается Министерства иностранных дел, то оно было произведено наперекор воле его сотрудников. Дело в том, что, отдавая себе отчет в неминуемой замене А. А. Бессмертных на посту министра иностранных дел, работники МИДа провели беспрецедентную операцию — срочно собрали подписи в отношении его возможного преемника, массированно высказались за Э. А. Шеварднадзе.
Б. Панкин был послом в Праге. Незадолго до августовских событий ему было направлено предложение о выходе на пенсию. 19 августа, получив одинаковое со всеми послами указание об информации властей относительно событий в Москве, Б. Панкин постарался выполнить его на самом высоком возможном уровне. 21 августа, когда войска покидали Москву, он «созрел» для «решительного» протеста — факт, заслуживший язвительное замечание парижской газеты «Монд» от 30 августа 1991 г.: «В чехословацкой столице отмечали, что эта позиция была занята лишь на третий день путча, в то время, когда провал его авторов становился все более очевидным». И добавлялось: «В дипломатических кругах Праги подчеркивают, что Б. Панкин известен своими менее либеральными взглядами, чем его первый советник А. Лебедев, человек, близкий к А. Яковлеву…»[17].
Б. Панкин заявил в одном из своих интервью, что через какие-то четверть часа после того, как он вошел в министерский кабинет, он назначил Петровского своим первым заместителем. Удачно, выходит, слетал Володя (Петровский) в Париж и Женеву в те трагические дни. Его же, В. Петровского, назначил Б. Панкин и председателем комиссии, которой поручено было рассудить, кто и как вел себя в дипслужбе в те сложные дни. Группа наших послов уже вызвана в Москву. Об этом объявлено. 2 сентября пришла телеграмма и мне — прилететь «на консультации». Плохая новость. В Москве один из членов комиссии (их всего с председателем трое: сила традиции…) проводит со мной разговор. Вполне корректный, но по обе стороны стола мы чувствуем себя в высшей степени неуютно. Я вижу, что все материалы проанализированы заранее. В конце делается вывод, что ни ко мне, ни к посольству претензий нет. Основной работающий член комиссии выделяет то, что было мною сделано, чтобы отмежеваться от ГКЧП 19 августа, и нелицеприятный для ГКЧП анализ реакции во Франции, направленный в Москву 20 августа. Заключение это объективное.
30 августа у меня было продолжительное интервью с обозревательницей радиостанции «Свобода» Ж. Салказановой. По горячим следам я ответил на все самые прямые и острые вопросы. В конце с ее стороны последовало заключение: «Все, что вы сказали, Юрий Владимирович, чистая правда Я говорю это потому, что, готовясь к интервью с вами, тщательно проверила все материалы, относящиеся к вашим действиям. Желаю вам оставаться на вашем посту».