А вот передо мной и письмо от нее, которое она отправила мне 3 сентября вместе с приложением записи интервью.
«Очень надеюсь, — писала она, — что придет время, когда Россия забудет о возможности политических чисток и откажется от соблазна проверки благонадежности своих граждан». Что же, оставалось только надеяться.
Тем временем побывал я и в кабинете, близко расположенном от кабинета М. С. Горбачева Рассказываю обо всем этом помощнику. Слышу в ответ: «Эго все так. Но один из побывавших у М. С. Горбачева на днях французских министров употребил в отношении вас выражение «бывший посол».
Реакции на это не было, но услышано оно, видимо, было. Конечно, — добавляет собеседник, — у французов рыльце, как говорится, в пушку, и они ищут оправданий за счет кого-нибудь, но сказать, какое будет решение в отношении вас, трудно».
— Но есть факты!
— Трудно сказать, как повернется.
Захожу я и к Б. Панкину. Знакомы мы с ним давно. Человек этот мрачного вида. Правда, при общении со мной раньше на лице у него, как правило, появлялось подобие заискивающей улыбки, что как-то смягчало впечатление от облика Почему такая улыбка? Ведь должности он уже давно занимал высокие. Дело в том, что ему — это сквозило — очень хотелось в дипломаты. Путь к осуществлению мечты открылся, когда Б. Панкин оказался во главе Агентства по охране авторских прав — ВААП. Здесь свою энергию он направил на издание за рубежом трудов руководителей партии. Примерное усердие Б. Панкин проявлял в этом плане в отношении интересов и Л. Брежнева, и А. Громыко. Эго и было оценено назначением его послом в Швецию.
Сейчас в огромном министерском кабинете на лице Панкина ни тени улыбки. Никаких чувств вообще. Его не интересуют ни дела, ни что было в Париже во время событий. Когда же я об этом упоминаю, он произносит только одно: «Козырев!»
— Что Козырев?
— Непримирим, — со страхом роняет Панкин.
— Но ему можно ответить. Я это сделал открыто на страницах «Комсомольской правды». Не вижу в этом вопроса.
— Да, но вот он здесь, за этим столом (Панкин даже показывает пальцем на стул, где, надо понимать, сидел А. Козырев). Ты бы послушал!.. Комиссия, конечно… работает. Но ничего нельзя сказать. Ничего.
Разговариваю с В. Петровским как с председателем комиссии. Ему предстоит подготовить информацию для заседания Коллегии МИД СССР «О деятельности МИД СССР и совзагранучреждений в дни путча» и проект решения Коллегии, который предварительно должен быть обсужден на заседании министров иностранных дел Союза и союзных республик.
Петровский начинает с «доверительной» нотки:
— Собирался уехать работать заместителем Генерального секретаря ООН, а вот приходится разгребать все это дерьмо.
На лице его отвращение.
Действительно, за короткие дни моего пребывания в Москве я успел наслушаться Петровского по радио, насмотрелся по телевидению. Он повсюду уверенно вещал с позиций победителя на баррикадах вокруг Белого дома, формулировал задачи новой внешней политики, давал советы депутатам и т. д. А в мидовских коридорах ему приписывали слова восторга, произнесенные им на заседании Коллегии, перед «новаторством» Б. Н. Панкина: это десять дней, которые потрясли нашу внешнюю политику. Высокий полет… А тут — судьба какой-то горстки коллег, жертвоприношением которых хотелось бы откупиться, спасти честь мундира, да и побольше, чем это. Но ближе к делу.
Следует и другая доверительность;
— Видишь, Юра, у меня листки бумаги. На каждом из них, готовясь к беседам с вызванными послами, я выписал претензии к ним. Твой первый. Смотри, он совершенно чистый. Никаких претензий, никаких вопросов…
— Что же тут удивительного, — говорю я. — Ты был в Париже и сам видел, что и как я делал.
— Так, значит, Юра, претензий нет.
— Хорошо. Я надеюсь, так и будет записано в решении комиссии?
Заминка.
— Эго трудно.
— Почему же, если претензий нет?
— Так ведь ты с А. Козыревым в Париже не встречался. А он теперь… Вдруг он задаст вопрос на обсуждении во время заседания министров иностранных дел союзных республик?
— Неужели А. Козырев мог говорить тебе о такой претензии? К тому же как свидетель парижских дней ты и сам все знаешь. Сказал бы Козыреву.