Но как оценить в этой связи слова продолжателя Регинона — Адальберта о том, что руссы обратились с просьбой об организации в Киеве епископства и поставлении пресвитеров? Думается, что эта версия должна остаться на совести самого Адальберта: ничто не указывает на то, что Русь конца 50-х годов была готова к введению церковной организации. Удивительно и другое: если руссы, по словам Адальберта, обратились к Оттону I с такой просьбой, то почему он, столь ревностный церковник и распространитель немецкого влияния на Востоке, так медлил? После появления руссов при королевском дворе прошло значительное время, а епископ все еще не был поставлен. Лишь в 960 г. монаха Либуция посвятили в епископы для Руси. Но с отъездом он не торопился, а вскоре умер. Прошел еще год, пока определился новый кандидат — Адальберт из братии монастыря св. Максимина, да и тот обвинил в своем новом назначении архиепископа Вильгельма, считая, что на новую должность его поставили "по интригам и навету" последнего. Все это плохо вяжется с официальным предложением Руси организовать в Киеве епархию; зато такой ход событий вполне соответствует согласию руссов допустить в свои земли немецких миссионеров, на что те шли с великой неохотой, как на дело неясное, трудное и неблагодарное. В том же направлении ведет нас и последующая история пребывания Адальберта на Руси. В 962 г. он вновь появился при дворе Оттона I, "не сумев преуспеть ни в чем, для чего он был послан, и видя своей труд тщетным". Часть его миссии погибла на обратном пути, неудачливый кандидат в русские епископы с трудом добрался до родных мест, был обласкан императором и архиепископом, а позднее поставлен в архиепископы Магдебурга{770}.
Что же произошло в Киеве? Ряд ученых предполагают, что в русской столице вспыхнуло народное возмущение против ретивого епископа, который не только занимался миссионерской деятельностью, но и пытался осуществить какие-то политические притязания Оттона I. Он был изгнан. В Киеве произошел государственный переворот, а пригласившая епископа Ольга отошла от государственных дел (М. Д. Приселков, В. А. Пархоменко, Б. Я. Рамм, М. А. Алпатов). Судя по недовольству Адальберта киевлянами, а также по указанию хроники Ламперта Герсфельдского о том, что Адальберт, бежав из Киева, "едва избежал их (киевлян. — а. С.) рук", и сообщению Титмара Мерзебургского, что он "был оттуда (из Киева. — а. С.) изгнан народом"{771}, можно сделать вывод, что конфликт между немецким епископом и жителями русской столицы действительно имел место, хотя правы и те, кто утверждал, будто спутники епископа погибли не от рук киевлян и, возможно, не в русских землях, а где-то в иных местах на пути в Германию{772}.
Справедливо замечено, что дальнейшее возвышение Адальберта может свидетельствовать о рьяном исполнении им возложенного на него поручения, тем более что папа Иоанн XIII в булле о поставлении его в архиепископы отметил, что на Руси Адальберт потерпел неудачу "не по своей нерадивости"{773}. Однако вряд ли есть основания связывать изгнание Адальберта с серьезными внутриполитическими переменами в Киеве, которые, кстати, не прослеживаются по источникам. Не видно, чтобы расхождение Ольги с сыном пошло дальше споров по поводу введения христианства. Более того, когда Святослав надолго покидал Киев — а так было во время его войны с вятичами, волжскими булгарами, хазарами, ясами и касогами, а также в период первого похода в Болгарию, во главе государства по-прежнему оставалась Ольга, что со всей очевидностью подтверждается изложенной в летописи историей печенежского нашествия на Киев в 968 г., когда княгиня возглавила оборону города. Добрые отношения, согласно летописным данным, существовали между Ольгой и Святославом и позднее, когда князь встретился с матерью и остался около больной Ольги и лишь после ее смерти вторично двинулся в Болгарию{774}.