Исторически преходящий характер войн, как и дипломатической деятельности государств, отражает изменения классового содержания эпохи. С этих позиций война и дипломатия молодых буржуазных государств, несмотря на их классово ограниченный характер, рассматривались В. И. Лениным как прогрессивное историческое явление, потому что они были направлены против дряхлеющего феодального строя, против отживших свой век феодальных монархий. "Для торжества современной цивилизации, для полного расцвета капитализма, для вовлечения всего народа, всех наций в капитализм — вот для чего послужили национальные войны, войны начала капитализма"{6}. Точно так же в период зарождения феодальных отношений, т. е. в эпоху перехода от "военной демократии" к раннефеодальным монархиям, подготовлявшие и оформлявшие их политические усилия следует рассматривать в плане общего поступательного развития, перехода от первобытнообщинного строя к феодальному со всеми присущими последнему противоречиями, которые проявлялись все ярче и полнее по мере военных и политических побед складывающихся феодальных государств. Совершенно очевидно, что "военно-демократические" набеги на соседей в буйный век далеких и рискованных военных предприятий, дававших простор выходу молодой энергии мощных предгосударственных формирований, по мере упрочения феодальной государственности должны были уступить место развивающемуся международному праву, внешнеполитическому регулированию ради целенаправленной деятельности эксплуататорского государства, которое выбирало в тот или иной конкретно-исторический момент наиболее целесообразные с точки зрения господствовавшего класса решения для упрочения своего внутри- и внешнеполитического положения. Поэтому и дипломатия рассматривается как явление надстройки, как неотъемлемая составная часть государства, а организация дипломатии на том или ином историческом этапе связывается с уровнем развития производственных отношений в данной стране, с характерными чертами международных отношений эпохи.
"Каждому историческому типу классового общества, — отмечается в "Курсе международного права", — соответствует свой тип государства и права. Это относится и к международному праву, зарождение которого непосредственно связано с возникновением государства и осуществлением им внешних функций"{7}. Точно так же и зарождение древнерусской дипломатии следует рассматривать в органической связи с развитием государственности того времени, а также со становлением международной дипломатической практики раннего средневековья.
Вполне понятно, что с этих позиций скупые, даже единичные свидетельства источников о дипломатической практике древних руссов должны расцениваться не как случайные, не сцепленные друг с другом исторические факты, ни о чем не говорящие и ничего не подтверждающие, а как осколки пусть примитивной, неразвитой, но эволюционирующей с каждым десятилетием дипломатической системы раннефеодального государства, которая является отражением процесса развития государственности раннего средневековья. И вопрос в этой связи заключается не в том, могла ли Русь IX–X вв. иметь такую систему, а в том, насколько она, как часть общегосударственной (пусть и слабо еще выраженной) системы, соответствовала подобным же общественным явлениям в сопредельных государствах Восточной Европы периода раннего средневековья, второй половины 1-го тысячелетия, в каком соответствии она находилась с тщательно разработанной, изощренной и по содержанию, и по форме дипломатией Византийской империи — этой политической аlmа mаtеr раннефеодальных "варварских" государств.