Рузвельту не предлагалось передать в руки СССР военные секреты, предлагалось лишь подготовить почву для общей безопасности. Рузвельт соглашался с этим, но он не был готов к принятию идеи оповещения СССР. Его взгляды явно отличались от точек зрения Бора и Франкфуртера. Весной 1944 года он много раз так или иначе касался атомной проблемы (способ доставки руды из Конго; освобождение компании "Дюпон" от обвинений - с целью сохранить ее специалистов, занятых в проекте; увеличение федеральных ассигнований на проект), но он ни разу не поднимал вопроса о международном контроле над атомной энергией.
Итак, важным фактором советско-американских отношений стал атомный секрет, и этот секрет сохранялся Рузвельтом неукоснительно. Лучшим подтверждением является подписание 13 июня 1944 года Рузвельтом и Черчиллем Соглашения и Декларации о доверии, в которой особо говорилось о том, что США и Великобритания будут сотрудничать исключительно друг с другом в деле овладения контролем над запасами урана и тория во время и после войны. Подчеркнем, что Рузвельт самым скрупулезным образом обсуждал с генералом Гроувзом данный вопрос и прежде всего возможности "максимально полного контроля над всеми урановыми месторождениями мира". Рузвельт долго изучал карту Бельгийского Конго с обозначенными на ней урановыми месторождениями. Мысль о вероятной послевоенной гонке в атомной сфере не могла не посетить его. А если так, то он, несомненно, думал о занятии оптимально выгодных позиций в отношении основных источников урана.
Серьезной попыткой предотвратить раскол и атомное соперничество союзников была беседа Н. Бора и Рузвельта 26 августа 1944 года. Союзные войска полтора месяца находились во Франции, они расширяли плацдарм высадки и уже вошли в Париж. Рузвельт был расположен говорить о глобальных проблемах.
Они обсудили мнение Черчилля о том, что атомное оружие несет с собой большие положительные возможности, оно позволит начать новую эру в истории, способствовать упорядоченности мирового развития. Рузвельт сказал Бору, что об атомных перспективах следует поговорить со Сталиным. Да, с русскими по поводу атомного оружия придется войти в контакт, такая инициатива, говорил президент, может дать "хорошие результаты". Сталин понимает значимость данного открытия. В августе он встретится с Черчиллем и они детально обсудят этот вопрос на второй квебекской конференции. Обаяние президента действовало на собеседника как обычно, и Бор ушел из Белого дома воодушевленный. Он так и не узнал, что наиболее интенсивному обсуждению вопрос атомного сотрудничества был подвергнут 18 сентября 1944 года (уже после второй конференции в Квебеке) на встрече Рузвельта и Черчилля в Гайд-парке. Рузвельт и Черчилль сошлись в том, что Бору доверять нельзя. Самое важное: они подтвердили свой вывод, что монополия на атомное оружие, которой обладают США и Англия, будет их значительным активом в геополитическом соперничестве, которое может возникнуть у них с Советским Союзом.
Обсуждение в Гайд-парке зафиксировано в памятной записке, подписанной Рузвельтом и Черчиллем 19 сентября 1944 года. В последнем параграфе этой записки говорится о мерах, которые должны быть приняты в отношении профессора Бора, чтобы "избежать утечки информации, особенно к русским". Главный вывод меморандума звучал так: "Предложение об информировании мира относительно данного проекта... неприемлемо. Нужно продолжать рассматривать данный проект как дело исключительной секретности".
Напомним, что Бор не предлагал оповещать "весь мир", он считал необходимым известить лишь СССР о существовании данного проекта. Но соображения геополитики оказались в данном случае важнее.
На сентябрьской встрече Рузвельта и Черчилля Нильс Бор был охарактеризован как опасный заблуждающийся ученый, способный передать военные секреты русским. Неизвестно, исходила ли эта оценка от Черчилля (как утверждают американские источники), но фактом является обоюдное согласие двух сторон в конце встречи. В указанной записке отражено представление Рузвельта о том, как должно быть использовано атомное оружие в текущей войне: "Когда бомба будет окончательно создана, возникнет возможность после тщательной оценки ситуации использовать ее против японцев, которых нужно предупредить, что бомбардировки будут продолжаться до тех пор, пока они не сдадутся".
Нет сомнения в том, что Черчилль в 1944 году сделал приобщение Англии к ядерному проекту одной из основ сохранения ею положения великой державы. Он добился того, что в памятной записке США обещали "полностью сотрудничать в развитии атомного проекта в военных и мирных целях после поражения Японии". Черчилль с триумфом пишет в Лондон, что ему удалось достичь искомой договоренности. Англия попадала в "атомный клуб", она, как предполагалось, получала доступ к сверхоружию, она одна стала избранным партнером США. Через десять дней после подписания меморандума Рузвельт сказал К. Хэллу: "Нужно удержать Британию от полного банкротства в конце войны. Я не хотел бы, чтобы Британская империя попала в финансовый коллапс, а Германия в то же время восстановила бы свой военный арсенал".
Атомное оружие должно было предотвратить такое развитие событий. Вооруженная им, Англия будет подлинным надзирателем над Европой, освобождая Америке простор для мировой инициативы.
В целом договоренность Рузвельта с Черчиллем в сентябре 1944 года в Гайд-парке представляет собой одно из важнейших событий в дипломатии Рузвельта. Он закрепил курс на одностороннее использование самого эффективного из создаваемого оружия. В свете этого решения просматривается перспектива мира, где лишь Соединенные Штаты имеют право окончательного суждения.
Как пишет американский историк М. Шервин, "соглашение, достигнутое в сентябре 1944 года, отражает отношения цели и предпосылки, которые определяли взаимозависимость между атомной бомбой и американской дипломатией на протяжении основного периода войны". Из двух альтернатив сделать атомное оружие подотчетным международному контролю, основой системы международной безопасности или сохранить его в качестве "резервного аргумента" послевоенного мироустройства - президент Рузвельт выбрал вторую. Цитируя М. Шервина, можно сказать, что Рузвельт "признал уникальную значимость создания бомбы для соотношения военной силы и увидел в ней мощное дипломатическое оружие". Система "четырех мировых полицейских" начала противоречить складывающемуся положению, при котором двое из них решили вооружиться атомным оружием.
Когда президент Рузвельт призвал 22 сентября 1944 года для беседы в Белый дом В. Буша, он уже принял решение. Рузвельт не упоминал "гайд-парковской" памятной записки, но основные ее идеи выражал полностью. Буш записал: "Он указал на необходимость сохранения сильной Британской империи и рассуждал о методах, какими это может быть достигнуто".
У Буша, по его словам, после полуторачасовой беседы сложилось впечатление, что президент намерен сохранить американо-английскую монополию после войны. Буш полагал, что эта цель недостижима, а стремление к ней опасно. Поэтому через несколько дней он начал обсуждение данной проблемы с военным министром Стимсоном, подчеркивая ту идею, что любые попытки монополизировать атомное оружие скорее всего стимулируют русских начать полномасштабные усилия по секретному созданию собственного атомного арсенала. Это приведет к расколу коалиции и, возможно, к войне в будущем. Стимсон согласился, что нужно предпринять усилия по предотвращению такого оборота событий, вечером записав в свой дневник: "Очевидно, что президент обсуждал эту проблему без предварительного внутреннего анализа ее с тремя главными в этой сфере советниками".
Главной идеей Стимсона было: оповестить СССР до того, как атомное оружие станет реальностью, и сделать это до окончания войны. В это время можно было еще объяснить секретность односторонних усилий общими военными целями. Сейчас мы можем с уверенностью сказать, что Стимсон, Буш и Конант были изолированы от выработки атомной дипломатии президента и узнали об официальном курсе лишь из констатации президентом того, что в послевоенном мире будет существовать англо-американская монополия на атомное оружие.