Рузвельт в 30-е годы, тот Рузвельт, который с детских лет знал Европу и всегда считал, что Америка обязана потеснить европейско-японское влияние в мире, должен был вести долгую позиционную войну с конгрессом, с общественным мнением своей страны, с преобладающим отрядом правящего класса, не уверенного в возможности для США успешно утвердиться на новых мировых позициях. Рузвельт ждал своего шанса, он ждал исторической возможности, которую обещало разделение европейских сил на две коалиции.
Для того, чтобы на сей раз успешнее, чем это пытался сделать Вудро Вильсон, взломать структуру европоцентрического мира, следовало воспользоваться внутриевропейским расколом. В данном случае не было нужды, подобно Вильсону, изображать, что официальный Вашингтон нейтрален "в мыслях и действиях" по отношению к обеим складывающимся в Европе враждебным друг другу коалициям. Рузвельт не делал особой тайны из того, что недоверие к Германии сохранилось у него со времени первой мировой войны; 1918 год не ликвидировал, полагал он, угрозу Германии Европе и всему миру. Рузвельт был недоволен тем, как союзники обошлись с Германией - по его мнению, немцы избежали подлинного наказания за свои военные преступления. И приход Гитлера к власти в 1933 году обострил это чувство. Нейтральные и не участвующие в работе международных организаций Соединенные Штаты конкретными действиями не откликнулись не приход нацистов к власти. Но администрация Рузвельта дала ясно понять, что с этой Германией у нее не может быть близких и дружественных отношений. Все старания нацистской дипломатии расколоть Запад за счет улучшения отношений с США не удались
Напротив, заметно "потепление" отношения Америки в 1933 - 1937 годах к строптивым прежним союзникам - неплательщикам военных долгов - Англии, Франции, а также к скандинавским странам, Голландии и Бельгии. Большего не позволял Рузвельту изоляционистский конгресс, да и "флюидная" обстановка требовала тщательной калькуляции, прежде чем определить более решительный курс.
Важнейшим шагом, который предпринял президент Рузвельт в ответ на изменившуюся обстановку в Европе, стало, повторяем, дипломатическое признание Советской России. В США, да и в Европе, дипломатическое признание СССР воспринималось как результат внутренних американских процессов: демократы отвергли абсурдную республиканскую позицию непризнания, либералы выступили за право России на социальный эксперимент, бизнесмены хотели получить новые рынки. Все эти соображения имели определенную значимость. Но мало кто тогда видел геополитическое значение взятого Рузвельтом курса. А президент полагал, что, как и в 1914 году, Германия будет неудержима, если с Востока против нее не выступит Россия, а с Запада - Америка. И несколько удивительно то, что даже лица, хорошо знавшие о неприятии Рузвельтом нацизма, не усмотрели стратегической значимости принятого им в ноябре 1933 года решения.
В период, когда возможности для активного вмешательства в заокеанские дела были ограничены, Рузвельт сделал центром своих усилий создание "рычагов" военного воздействия на агрессоров в отдаленных регионах. Такими рычагами становились авианосцы, объединявшие морскую мощь прежних времен с ударной силой двадцатого века - авиацией. Рузвельт хотел сделать радиус их действия максимально широким. В записке, адресованной сыну Джеймсу, но предназначенной для Р. Нойбергена (позднее ставшего сенатором), Ф. Рузвельт отмечал, что оборона двух океанских побережий США должна пролегать по линии, отстоящей на "три или четыре тысячи миль" в море. С ближайшим окружением Рузвельт уже в середине 30-х годов делился той схемой, которая все более закреплялась в его сознании: США следует иметь силы, которые "передвинули" бы линию обороны страны за океаны; при этом Британские острова надо использовать как бастион Америки, как передовую базу распространения американского влияния; континентальные дружественные страны должны служить буфером между США и германо-японцами.
Задача расширения зоны американского влияния стала совпадать с задачей блокирования агрессоров Европы и Азии. Этот момент не нужно упускать. На самой ранней стадии второй попытки США выйти в мировые лидеры американское руководство совмещало "праведные и неправедные мотивы", а именно - оборону против потенциальных агрессоров и распространение своего мирового влияния. Лишь учитывая оба эти момента, мы можем понять историю сороковых годов, их первой и второй половины.
Франклин Рузвельт чрезвычайно любил глобусы и карты. Его память и умозрительные представления на этот счет были удивительны. В середине 30-х годов он все чаще начинает задумываться над картами Европы и Северной Африки. Подлинным буфером в борьбе за Европу Рузвельт считал Испанию испанские Пиренеи виделись ему естественным препятствием на пути державы, которая задумала бы захват Европы. Англия и Испания - вот две ключевые страны, получить влияние в которых Рузвельт считал необходимым в борьбе за Европу. Стратегическим предпольем в этой борьбе для США должна была стать, по мнению президента, Африка.
Рузвельт рассчитывал, что Англия, потерявшая преобладание на морях, теряющая влияние на европейском континенте и рассредоточившая свои силы в защите империи, выступит естественным союзником США. В известном смысле США будут наследовать - спустя столетие - Англии в ее стремлении к мировому доминированию. Второй из предполагаемых бастионов в Европе - Испания - был далеко не так предрасположен войти в американскую зону влияния. Подготовить ее к такой роли следовало посредством целенаправленной политики. Трудности представляло не наследие 1898 года, полагал Рузвельт, а текущая политическая эволюция Испании. Как помочь утвердиться в Мадриде дружественным силам? В ходе гражданской войны (1936 - 1939) Рузвельт все больше приходил к выводу, что победа любой из воюющих сторон не сулит увеличения американского влияния на Пиренейском полуострове.
Ф. Рузвельт желал укрепить дипломатические позиции Америки усилением ее военного потенциала. "Неодолимых" пацифистов он убеждал тем, что военно-морское строительство повлияет на занятость в стране. Министерство военно-морского флота заготовило цифры: программа строительства создает занятость представителей 125 профессий, участие квалифицированных рабочих изо всех уголков страны. Но главное, писал Рузвельт, это строительство "поставит нас вровень с военно-морским флотом Японии, которому наш военно-морской флот, возможно, уступает".
Видимо, впервые чувство, что европейские события опять роковым образом скажутся в США, появляется летом и осенью 1934 года. В июне прекратились заседания Женевских переговоров по разоружению, затем последовали фашистский путч в Австрии с убийством канцлера Дольфуса, убийство в октябре в Марселе югославского короля Александра и французского министра иностранных дел Барту. Именно об этом - и о желании вмешаться в европейскую ситуацию - говорит письмо президента Рузвельта послу США в Берлине У. Додду (август 1934 года). "Я пытаюсь увидеть какой-либо луч надежды, который дал бы мне возможность протянуть руку помощи. Но ныне пока ничего подобного не видно".
Брожение в европейской политике, шаги по формированию двух коалиций не остаются без внимания президента. В своем послании "О положении страны" на 1935 год он предупреждает соотечественников: "Международная ситуация не улучшилась... Многие старые распри вышли на поверхность, старые эмоции разбужены, возникла новая тяга к вооружению и обретению мощи".
Через месяц после этого послания Америка уже находилась в другом мире. Отстояние от планетарных дел становилось все более дорогим удовольствием. В феврале 1935 года фашистская Италия послала свои войска в Эфиопию. В марте Германия провозгласила планы создания армии в 550 тысяч человек и объявила, что вопреки Версальскому договору у нее уже имеются военно-воздушные силы. Оценивая эти события, Рузвельт писал своему послу в Риме Б. Лонгу: "Я не исключаю, что мы находимся в июне или июле 1914 года".
Мы видим, что для Рузвельта события в Европе были причиной действительно больших опасений и надежд. Под их влиянием он запросил у конгресса 1,1 миллиарда долларов на укрепление вооруженных сил - немыслимая тогда для мирного времени сумма, беспрецедентный военный бюджет. Мощные политические силы в стране восприняли это прежде всего как неоправданный риск. Левые органы печати справедливо указали на 20 миллионов американцев, стоящих в очереди за пособием - им, а не военному ведомству нужна была экстренная помощь. Ветераны первой мировой войны прошли маршем по Вашингтону в восемнадцатую годовщину вступления США в эту войну. Читающая Америка обсуждала книгу У. Миллиса "Дорога к войне: Америка, 1914 - 1917", в которой говорилось, что вступления в войну, а с этим и ее жертв можно было избежать.