Предчувствуя вступление в войну фашистской Италии, французы считали, что единственным препятствием этому была бы посылка военно-морского флота США в Средиземное море. Военный министр заявил американскому послу: "Будет печально, если цивилизация в мире падет из-за того, что великая Нация во главе с великим президентом могла лишь говорить".
"Участие" США в майской кампании выразилось в энергичном письме. Рузвельта (смягченном госдепартаментом) Бенито Муссолини, главной идеей которого было удержать итальянского диктатора от вступления в войну. В двадцатых числах, когда началась агония французской армии, союзные правительства обратились к американскому президенту буквально с мольбой о помощи. В эти дни Буллит предложил Рузвельту пригласить папу Римского в США для политического убежища - это, по мнению посла, могло бы сдержать Муссолини. Следующее предложение состояло в плане посылки американского флота в Грецию "с визитом вежливости"; по меньшей мере, считал посол, флот должен быть отправлен в Лиссабон или Танжер.
Двадцатого мая Даладье заявил американскому послу, что "кинжал в спину со стороны Италии был бы фатальным". Предложение французского министра заключалось в том, чтобы американский президент, совместно с главами правительств латиноамериканских стран, сделал еще один умиротворяющий жест в сторону Муссолини.
Президент Рузвельт отклонил идею на том основании, что подобные совместные действия американских государств могли бы создать у Италии впечатление, что американцы "сколачивают против нее блок". Двадцать шестого мая президент все же послал личное письмо дуче. Рузвельт предложил дуче сообщить свои пожелания в отношении Средиземноморского бассейна и обещал передать их в Лондон и Париж. Он также обещал, что союзники будут уважать любое сепаратно заключенное Италией соглашение и ей предоставят место полноправного участника за столом мирных переговоров, если она в настоящий момент не вступит в войну. В Вашингтоне, однако, не знали, в какой мере лишены смысла их действия в данном случае. Муссолини даже не. принял американского посла Филипса, вместо этого он послал краткое сообщение через министра иностранных дел Чиано, в котором заявил, что не нуждается в советах, не заинтересован в переговорах и "любая попытка помешать Италии выполнить ее обязательства" не будет рассматриваться.
Фашистская Италия сделала выбор, и хотя Рейно в Лондоне обсуждал размеры новых уступок (кондоминиум в Тунисе, расширение итальянской Ливии за счет французских колоний и т, п.), итальянские дивизии уже подтягивались к французским границам.
Двадцать девятого мая Буллит передал следующий призыв Рейно: "Сейчас или никогда для Соединенных Штатов. Если вы можете послать ваш атлантический флот в Танжер и информировать Муссолини, что вы уведомляете его уже после посылки флота, он не осмелится напасть. В противном случае он нанесет удар и всего через несколько месяцев вы будете в одиночестве стоять перед лицом объединенного нападения Германии, Италии и Японии".
Президент Рузвельт ответил, что предложенное "абсолютно исключено", ибо это влечет за собой серьезный риск для флота, у которого не будет ни одного порта в Средиземном море. Написанное Рузвельтом едва ли верно. Французских и английских баз обслуживания кораблей в Средиземном море было более чем достаточно (Гибралтар, Мальта, Тулон, Алжир и др.). Главное направление дипломатии Рузвельта в эти дни заключалось в попытке в последний момент удержать Италию от вступления в войну.
Тридцатого мая Рузвельт информировал итальянского диктатора о том, что вступление в войну Италии заставит Соединенные Штаты резко заняться перевооружением и укрепит решимость Америки оказывать военную помощь англо-французским союзникам. На этот раз дуче соизволил ответить, но в самой грубой манере. Он заявил, что решение вступить в войну уже принято и проблема американской помощи союзникам его не касается.
Но на первый план размышлений Рузвельта выходят уже не вопросы сдерживания Италии, а другие. Узнав от посла Буллита о поражении союзнических армий во Фландрии, о предстоящей неминуемой их сдаче немцам и о том, что Париж, видимо, будет оккупирован в течение ближайших 10 дней. Рузвельт все свои мысли обращает на судьбу французского флота.
Президент лично продиктовал то, что можно воспринять только как предупреждение Рейно и Даладье. Фактически речь в послании шла уже о "французском наследстве", самым важным и опасным для США элементом которого являлся французский флот. "Хотя мы все еще надеемся, что нашествие будет остановлено, если все же произойдет наихудшее, мы рассматриваем сохранение французского флота как жизненно важной силы, необходимой для восстановления Франции и французских колоний, а также для полного контроля над Атлантическим и другими океанами. Это означает, что французский флот не должен быть закупорен в Средиземном море. Корабли, находящиеся в восточной его части, должны иметь возможность уйти через Суэцкий канал. Корабли, находящиеся в Тулоне, Тунисе и Алжире, должны иметь подобную возможность прохода через Гибралтар и, если худшее случится, уйти в Вест-Индию или в безопасные порты западноафриканских владений... Наконец, если немцы будут делать Франции заманчивые предложения, основанные на сдаче их флота, нужно помнить, что позиция Франции окажется сильнее, если ее флот будет переведен в безопасное место".
Для нас представляет значительный интерес то обстоятельство, что именно в мае 1940 года Рузвельт приходит к следующему выводу: прежняя защитная функция океанов начинает терять для Америки свою значимость. В своем послании конгрессу от 16 мая он сделал наибольший упор на опасность со стороны военно-воздушных сил. Президент указал, что создание боевых самолетов, движущихся со скоростью 300 - 400 и более км в час, позволяет в конечном счете ослабить функцию океанов как "адекватного оборонительного барьера". Для дипломатии США возникает новая ситуация.
Что же было в руках Соединенных Штатов в тот момент, когда Германия сокрушила французский западный фронт? Что было у американцев тогда, когда история впервые, пожалуй, поставила перед ними задачу противостоять огромной силе, господствующей в Центральной и Западной Европе? Военные специалисты доложили о критическом отсутствии противотанковых орудий и зенитных батарей. В решающем классе современных вооружений военно-воздушных силах у Соединенных Штатов насчитывалось только 160 истребителей, 52 тяжелых бомбардировщика, в стране было лишь 250 пилотов, способных сесть в истребители.
Президент ставит перед страной в послании от 16 мая задачу производить невероятное число военных самолетов - 50 тысяч единиц в год. Чем он объясняет необходимость такого резкого броска в военном строительстве? Рузвельт говорил в те дни, что одна из воюющих сторон имеет абсолютное превосходство в воздухе, и это является настораживающим фактором. Ясно, что речь идет об авиации нацистской Германии.
Это очень характерно для Рузвельта - ставить грандиозные цели. Он придавал значимость пафосу, понимал роль политического руководства как обязанного возбуждать эмоции, обязанного называть те цели, которые поражают воображение. Поставленная отметка - 50 тысяч военных самолетов в год - была фантастической для того времени, как, впрочем, и для нашего. В эти майские дни английским премьером становится Уинстон Черчилль, и он обещает своему народу лишь "кровь, труд, слезы и пот" - программу долгой борьбы, рассчитанной на истощение.