— Ай-яй-яй! Беда-то! Ефросинья Петровна совсем старенькая, пропадет ведь… У нее ни родственников, ни друзей. Одна на белом свете… Знаете что… Приводите ее ко мне. Сын у меня в армии, только через полтора года вернется, одна комната свободна. Проживем.
— Спасибо вам огромное, Анастасия Дмитриевна. Огромное спасибо… Она пока у моего друга остановилась, человек он хороший, священник, он за ней присмотрит. А там, глядишь, может, и сможем ей, чем помочь. Но все равно спасибо. Не смею больше вас задерживать, и так два часа отнял, почти ведро чая выпил. Хочу еще дотемна успеть других ваших соседей навестить. Я встал и пошел к выходу.
— Подождите, — окликнула она меня. — Может, я и смогу вам, чем помочь. Есть… Был у нас один шабашник, знаете, это когда…
— Знаю, — улыбнулся я, — что такое шабашник, я знаю.
— Вот и с нами такой жил. Колька Москалев. У него с женой на двоих комната была. А потом, когда ребенок родился, им Степки, покойного, комнату отдали. Ну и очень уж любил он по каждому поводу это, — она выразительно щелкнула себя по кадыку, — как нового человека заприметит, прилипнет, словно банный лист, не отвяжешься: «Выпьем да выпьем». Водопроводчик ли придет, почтальон ли, все едино. Мужиков у нас только двое было — он да еще Михеич, но тот язвенник, нельзя ему. Вот он к этому парнишке и прилип. Все убеждал обмыть размен. Тот по первости упирался, а как дело к концу подходить стало, бумаги уже оформили, квартиры осмотрели, совратил-таки его Колька. Накупили они чего-то там и до утра песни орали. Я когда к ним заглядывала, просила потише себя вести, слышала, как жаловался он Кольке на жизнь. Рассказывал что-то. А больше он ни с кем и не… Поможет вам это?
— Очень поможет. Как раз к этому Мос…
— Москалеву, подсказала она, — его дружки Колька Москаль зовут. Вот к этому Москалю сейчас и пойду.
— А коли не получится чего, так вы ее к нам приводите, не пропадем.
Квартиру Москалевых я отыскал на окраине города, на последнем этаже серой пятиэтажной «хрущевки». Из-за отсутствия лифта подниматься пришлось пешком. Дверь долго не открывали, затем послышались быстрые шаги босых ног и на пороге появился сухощавый мужичонка с непропорционально длинными костлявыми руками, большой лобастой головой и веселыми водянистыми глазками под бесцветными, едва видимыми бровями. Одет он был в синюю, давно не стираную майку и растянутые на коленях шаровары.
— Ко мне?
— Если передо мной Николай Москалев, то к вам.
— Проходите, только осторожненько, не заляпайтесь ремонт у нас. Только недавно квартиру получили, теперь вот обстраиваемся. Проходите на кухню, там почище.
— Спасибо. Собственно, я к вам именно по этому вопросу. Обменно-разъездному. Я офицер уголовного розыска, старший лейтенант Куницын. Ваш тезка, тоже Коля.
— Будем знакомы, — он протянул мне измазанную мелом ладонь, спохватился и, быстро отдернув руку, предложил, присаживайтесь. Вот тут, на табуретку. Я жену с дитем пока К теще отправил, на время ремонта, чтоб краской да лаком не травились… А может, это?. По чуть-чуть?
— Что? Ах, это… Нет, спасибо.
— Да всего-то по пять капель. Чуток? Закуска что надо. Жинка расщедрилась. Ремонт — дело такое, к нему с душой подходить надо, а для души, как водится… Ну, давай, командир, дело к вечеру близится, не узнает начальство. Все, я уже достаю. Не обидь.
— Куда деваться… Только по пять капель.
— Вот это дело, — обрадовался он, стягивая со стола закрывавшую стаканы газету. — Вот это уже разговор.
Из холодильника появилась запечатанная бутылка «Столичной» и квашенная с клюквой капуста. Наполнив стаканы на треть, Москалев протянул один мне:
— За знакомство. Некоторое время мы сидели, молча, отдавая дань, умело заквашенной капусте.
— Жена готовит, — пояснил Москалев, — когда в деревню в Подмосковье ездим. У меня мамка в Мытищах живет. Я сам оттуда. Красивые места.
— Знаю, — согласился я, — бывал там. — Но Москва разрастается, сейчас уже не то, что лет пять назад… Коля, я к тебе вот по какому вопросу. Вашу коммуналку расселял паренек по имени Саша…
— Был такой, точно. Неплохой парень, только… Только не из наших он.
— В каком смысле?
— Ну, это, новое поколение. Хочет много и все сразу, и при этом, чтоб поменьше работать. А так не бывает. Правда, если только честно работать, то тоже мало что получится… А золотой середины нет. Вот взять, к примеру, меня. Я простой мужик, свою копейку своими руками зашибаю, а еще два года назад, на заводе… Ох, лучше не вспоминать! Вот ты многих людей на своей работе видишь, с разными уровнями общаешься. Так скажи мне: будет лучше?
— Не знаю, — честно признался я. — Будет ли лучше, не знаю, но что по-другому будет, это точно. В каждом поколении есть что-то плохое и что-то хорошее, просто в памяти мы держим только хорошее и сравниваем с плохим в настоящем.
— Но раньше я мог прожить на зарплату, а коль повезет, так еще и на телевизор отложить. Не боялся вечером во двор выйти. У меня дочка растет. На себя я уже рукой махнул, виллы и яхты мне не светят, спиваюсь потихоньку, а вот за нее страшно. Вырастет она и плюнет мне в глаза за ту жизнь, что я ей дал.
— Это от тебя зависит. Воспитай ее, выучи, дай знание и силы для борьбы в этом мире.
— В мире жить нужно, а не бороться с ним.
— Так ведь от нас зависит, каким мир будет. Не от безликой толпы, а от каждого в отдельности. Вот мы с тобой, как ни крути, а работаем, что-то делаем, хоть, как ты выразился, виллы и яхты нам не светят, но и с голоду не помрем. Честные и умелые руки всегда нужны будут.
— Не знаю, — покачал он головой, — боюсь я. Мало что от меня сейчас зависит. И хочу работать, а где? Кто для меня отвел ячейку, в которой я должен жить? Почему моя дочь никогда не сможет получить образование, которое могут дать своим детям чиновники от партий и ворье всех мастей? Почему у нас всегда так много вопросов и так мало ответов?
— Не знаю, Коля, не знаю. Я не философ. Я верю, в человека и не верю в общество. Столько в мире разных путей… Наверное, необходимо дать возможность людям делать то, что они умеют, к чему у них душа лежит. Законы вылить в бронзе, а не переписывать каждую неделю… Но главное дать веру. Хотя бы в себя, в свои силы, в то, что от тебя хоть что-то в этом мире зависит…
Москалев подумал и согласился:
— Принимается… Так что тебя в этом Саше интересует?
— Все. Все, что он рассказывал о себе. Любая информация, которая поможет его найти. Если он называл телефон, то телефон, если говорил о любимом ресторане или спортивной секции, то и это сгодится. Нужен мне этот парень.
— Натворил чего?
— Соседку вашу, Ефросинью Петровну, без обещанной квартиры оставил.
— Не-е, не может этого быть, — недоверчиво протянул Москалев. — Я сам на ее новую квартиру смотреть ездил. Сама-то она старенькая, не разбирается, вот меня и попросила. Вполне приличная однокомнатная квартирка. Не «фонтан», конечно, но все же… Второй этаж, дому еще и десяти лет нет. Что-то ты путаешь.
— Это обычная уловка. Человека везут смотреть якобы его квартиру. Тому нравится, соглашается на переезд, подписывает документы на выписку, его выписывают, а в другое место не прописывают. Или загоняют в комнатенку у черта на куличках. Обыкновенное «кидалово». Вытаращив глаза, Москалев долго смотрел на меня, а потом схватился за голову:
— Ах, баран! Это же из-за меня! Я осматривал квартиру, все в трещинах да в линолеуме недостатки искал, а надо было… Ай да кретин! Она же меня просила, надеялась на меня!..
Вскочив с места, он бросился в комнату, откуда, тотчас раздались грохот, шуршание и скрежет передвигаемой мебели. Через пять минут он, полностью одетый, выбежал обратно.
— Поехали!
— Куда?
— Искать его. Я ему, паршивцу, руки выломаю, землю жрать заставлю!
— Коля, успокойся.
— Нет, нет, командир, я сплоховал, мне и исправлять. У старухи, кроме нас, никого и не было. Мы ей помогали, чем могли, когда в магазин сходим, когда в ее комнатухе приберём… Даже когда расставались, и то жалко было, кто же за ней смотреть будет. Я собирался на днях к ней наведаться, спросить, может, помочь чем? С этим ремонтом все руки не доходили, а оно вон как… Телефона-то у нас нет.