Тем не менее британская политика «блестящей изоляции» не мешала вступать в союзы временного характера с другими странами, чтобы справляться с особыми обстоятельствами. Будучи морской державой и не обладая крупной постоянной армией, Великобритания время от времени вынуждена была кооперироваться с континентальным союзником, которого предпочитала выбирать только тогда, когда возникала конкретная нужда. В ходе отделения Бельгии от Голландии в 1830 году Пальмерстон выступил с военными угрозами по отношению к Франции, чтобы та не вздумала установить господство над вновь возникшим государством, а через несколько лет предложил ей же союз, чтобы гарантировать независимость Бельгии: «Англия в одиночестве не способна добиться выполнения стоящих перед нею задач на континенте; она должна иметь союзников в качестве рабочих инструментов»[113]. Так что в подобных случаях британские лидеры выказывали себя свободными от какого бы то ни было злопамятства и воспоминаний о прошлом.
Конечно, многочисленные разовые союзники Великобритании преследовали собственные цели, как правило, заключавшиеся в расширении сфер влияния или территориальных приобретениях в Европе. Когда они, с точки зрения Англии, переходили за грань приемлемого, Англия переходила на другую сторону или организовывала новую коалицию против прежнего союзника в целях защиты равновесия сил. Ее лишенная всяких сантиментов настойчивость и замкнутая на самое себя решимость способствовали приобретению Великобританией эпитета «Коварный Альбион». Дипломатия подобного рода, возможно, и не отражала особо возвышенного подхода к международным делам, но зато обеспечивала мир в Европе, особенно тогда, когда созданная Меттернихом система стала трещать по всем швам.
Девятнадцатый век стал апогеем британского влияния. Великобритания была уверена в себе и имела на то полное право. Она являлась ведущей промышленной державой, а Королевский военно-морской флот господствовал на морях. В век внутренних потрясений британская внутренняя политика была на редкость спокойной и безмятежной. Когда дело доходило до крупных проблем девятнадцатого столетия: интервенция или воздержание от интервенции, защита статус-кво или сотрудничество в целях перемен — британские лидеры отказывались связывать себя догмой. В войне за греческую независимость 20-х годов XIX века Великобритания с симпатией относилась к стремлению Греции к независимости и освобождению из-под турецкого правления в той степени, в какой это не угрожало ее собственным стратегическим позициям в Средиземном море и не усиливало русского влияния. Но в 1840 году Британия вмешалась непосредственно, чтобы сдержать Россию, и, следовательно, поддержала статус-кво в Оттоманской империи. Во время венгерской революции 1848 года Великобритания, формально не участвовавшая в интервенции, на деле приветствовала восстановление Россией статус-кво. Когда Италия в 50-е годы XIX века восстала против правления Габсбургов, Великобритания отнеслась к этому с симпатией, но сама не вмешалась. В деле защиты равновесия сил Великобритания никогда не была ни решительно интервенционистской страной, ни категорическим противником интервенции, ни бастионом венского порядка, ни державой, требующей его ревизии. Стиль ее деятельности был неуклонно прагматичен, а британский народ гордился тем, что страна способна, лавируя, идти вперед.
И все же любая прагматическая политика должна быть основана на каком-то определенном принципе, с тем чтобы тактическое искусство не превратилось в метод проб и ошибок. И таким заранее определенным принципом британской внешней политики была, независимо от того, признавала ли Великобритания это открыто или нет, концепция защитника равновесия сил, что в целом означало поддержку более слабого против сильного. Во времена Пальмерстона равновесие сил превратилось в столь само собой разумеющийся принцип британской внешней политики, что в теоретической защите он не нуждался; какая бы политическая линия ни проводилась в данный момент, она обязательно формулировалась в рамках необходимости защиты равновесия сил. Исключительная гибкость шла рука об руку с рядом конкретных задач практического характера. К примеру, решимость оберегать Нидерланды от попадания в руки какой-либо крупной державы сохранялась со времен Вильгельма III вплоть до начала первой мировой войны. В 1870 году Дизраэли следующим образом напомнил об этом принципе:
«Правительством данной страны всегда считалось, что в интересах Англии страны европейского побережья, простирающиеся от Дюнкерка и Остенде до островов Северного моря, должны находиться во владении свободных и процветающих сообществ, следовать делу мира, наслаждаться правами и свободами и следовать дорогами коммерции, обогащающими человеческую цивилизацию, и не должны попадать во владение какой-либо крупной воинственной державы...»[114]
114
Обращение Дизраэли к палате обшин 1 августа 1870 г. //