Внутри деревянной головы он прятал свои гадательные инструменты: предназначенную для крови чашу, зеркало для огней, две кисти для порошков, серные палочки, ограждающие порошки и устройство для кровопускания, которое он придумал, устав резать себе руки даже самыми острыми ножами. Опустившись на пол со скрещенными ногами, Дугхалл расставил инструменты, поместил один из полых шипов в стеклянный фиал, обмотал резиновым жгутом предплечье и клюнул шипом в напрягшуюся вену, чуть скривившись при этом. Не самый удобный способ, но все-таки много удобнее ножа.
Из шипа кровь хлынула в чашу; когда жидкость покрыла дно, он нарисовал на зеркале первый кровавый круг, выпустив руду из шипа узкой аккуратной линией. После насыпал в чашу оградительные порошки, разжег огонь с помощью серной палочки и воспламенил их. Пока они горели, Дугхалл произнес первое заклинание — со скоростью, выдающей долгую практику.
Кровяной круг вспыхнул огнем, и он начертал внутри него иероглиф, обозначающий прошлое. Затем прошептал имя параглеза Доктиираков и сфокусировался на своей последней встрече с этим человеком на вчерашнем приеме. Роняя по капельке крови на зеркало всякий раз, когда огонь начинал угасать, и не отрывая глаз от врага — параглеза, обсуждавшего с посланцем Сабиров планы истребления его собственной семьи, он попытался проследить Сабира на улицах Халлеса возвращающимся к своему логову, но чары скрыли этого человека, как только он удалился от Дома Доктиираков.
Впрочем, это не было важно. Главное в другом: подтвердилось все, что сказала Кейт. Доктиираки и Сабиры заключили союз против Галвеев.
Глава 7
На краденом коне удобной поездки не жди.
Хасмаль проклинал каждый громкий стук копыт по мощенной камнем дороге, каждое нервное движение животного в сторону от очередной стаи вспорхнувших из куста птиц или кучки выскочивших из хижины детей. Конь — в этом он не сомневался — принадлежал не иначе как Бретвану, Иберанскому богу воздержания и распутства, удовольствия и боли, жизни и смерти, и являлся предвестником боли и смерти, а также — если судить по состоянию тестикул — долговременного целибата. На болячках Хасмаля возникали свои болячки, и тело его ныло так, что короткие прогулки по земле с проклятым животным на поводу более не приносили никакого облегчения.
Что и должно было научить его жить в этой стране, за которой приглядывают Иберанские боги, а не добрые боги — Хмоты, на которых человек вполне мог положиться: разве Водор Имриш допустил бы, чтобы он украл столь подлое животное? Нет и нет, никогда.
Хасмаль намеревался достичь места, боги которого отнесутся к нему благосклонно, где он не будет испытывать чувства, что они или смеются над ним, или бесстыдно дурачат. Он слышал, будто у людей, все еще державшихся за земли Стрифии, правят симпатичные боги, разве что аморальные… однако, быть может, боги, поощряющие блудниц и воров, не станут глядеть слишком холодно на Сокола, далеко залетевшего от родных мест. И посему он решил направиться в Стрифию, а потом — в какой-нибудь другой мир, соответствующий его нуждам, но тем не менее находящийся в пределах досягаемости. В сотне лиг к юго-востоку отсюда, в Костан-Сельвире, он мог бы наняться матросом на первый же корабль, который отправляется из этой гавани в Брельст. Из Брельста можно пересесть на речной корабль, идущий вверх по реке Имджоси. Корабельщики, направлявшиеся против течения, всегда нуждались в лишних руках. Платить пришлось бы лишь за проезд вниз по реке… Итак, удача уже сопровождала его предприятие. Чем дешевле стоила вещь, тем больше нравилась она Хасмалю, тем благоприятнее казались ему сопутствующие ей знамения.
Безопасность ждет его за границей, в Стрифии. Роковая для него женщина принадлежала к Семьям, он мог поклясться в этом своей жизнью. Да он и ставил на кон свою жизнь. Вероятно, она принадлежала Галвеям, если он правильно истолковал узоры на ее шелковом платье, и, конечно же, находилась на самых верхах социальной лестницы. Такая особа не станет, забыв обо всем, гнаться за ним к Стрифийской границе и далее.