- Ребенок...
Этот кошмарный союз не мог, не имел никакого права дать жизнь ребенку. Боги не могут оказаться до такой степени жестокими.
Однако, услышав новость, Даня могла подтвердить - с помощью своих магических способностей - справедливость сказанного. Дурнота, слабость, головокружение и ощущение неправильности происходящего были не только следствием полученных ею Увечий, не только говорили о том, что она едва не умирала от истощения: внутри тела ее зарождалась новая жизнь. Призвав свои скудные ныне чародейские силы и заглянув внутрь себя, она ощутила эту жизнь... крохотную и слабую искорку, трепетавшую в ней, словно огонек свечи в огромном, полном сквозняков зале.
Дане хотелось возненавидеть эту кроху - так, как ненавидела она троих зверей, каждый из которых мог оказаться отцом ребенка. Ей хотелось возненавидеть и убить этот крошечный огонек, однако при первом же умственном соприкосновении она ощутила лишь чистоту и добро, обращавшиеся к ней самой. Невольно отшатнувшись - физически и духовно - от этого робкого соприкосновения, она замерла в снегу, с омерзением глядя на собственные ноги. Каким образом подобная бездна зла могла породить нечто хорошее? Ей не хотелось этого знать, ей не нужен был этот ребенок. Однако это ощущение доброты - вместе с изрядной долей нахлынувшей вдруг слабости - не позволили ей разорвать деликатную связь с младенцем и извергнуть дитя из своего тела.
В голосе приглядывавшего за ней духа чувствовалось удовлетворение.
Ты правильно поступила, милая девочка. И ты не перестанешь хорошо вести себя. Но сейчас поспеши, и я доставлю тебя в безопасное место.
Она поспешила - без всякого, впрочем, вознаграждения. До обещанной ей тихой гавани нужно было еще идти и идти. Словом, Даня шла еще половину дня, прежде чем провалилась в какую-то устроенную в снегу дыру и обнаружила себя нос к носу с семейкой Увечных. Те взялись за оружие, но Даня, оказавшись в совершенно неожиданной, удивительной теплоте, окутанная ароматом варившегося мяса, открыла наконец нечто, отличающееся от бесконечно жуткой и холодной снежной пустыни, и попросту потеряла сознание.
Очнулась она, не зная, сколько времени миновало, по-прежнему в тепле, лежа возле жаркого мерцающего костерка. Существо, сидевшее напротив нее у костра, держало в руке длинное копье с костяным наконечником. Узкие глаза его, прятавшиеся в покрывавшей лицо густой шерсти, смотрели в огонь. Лишь плоский и блестящий серый нос да узкая полоска губ нарушали белизну шерсти. Уши - если они существовали - были невелики и скрывались в окружавшей лицо густой бахроме грязно-белого цвета. Даня подумала, что, невзирая на странный вид, хозяин снежной пещеры вовсе не производит отталкивающего впечатления. Заметив, что Даня открыла глаза, он на всякий случай погрозил ей копьем и проговорил нечто непонятное. Впрочем, в интонации не слышалось враждебности. В голосе его угадывались рассудительность, доброта и лишь самое мягкое предостережение.
Дане показалось, будто он сказал что-то вроде: "Не делай глупостей. Я хочу помочь тебе, но не смогу этого сделать, если ты набросишься на меня".
Ты поняла его довольно точно, прошептал в ее голове голос. Со временем ты научишься разговаривать с ним. Я в этом не сомневаюсь. А теперь поешь он приготовил для тебя пищу.
Даня неторопливо села и вытянула вперед руку, показывая, что в ней нет оружия - кроме когтей, конечно.
Что-то пробурчав, существо указало на подвешенный над очагом большой горшок из обожженной глины. Даня бережно взяла сосуд, стараясь не делать резких, опасных движений.
Хозяин приготовил какой-то отвар.
- Это для меня? - спросила Даня.
Ответа она не поняла, истолковать выражение покрытой мехом физиономии также не представлялось возможным, однако тон явно свидетельствовал, что ей желают здесь только хорошего.
Запустив руку в горшок, Даня подцепила когтем кусок мяса. Она понимала, что ей не следует есть слишком много и быстро: если не считать нескольких пойманных ею и съеденных сырыми зайцев и снежных голубей, она не принимала пищи с той самой ночи, когда стала объектом жертвоприношения. Занявшись куском мяса, она уже хотела запустить свою длинную морду прямо в горшок и вылакать содержимое несколькими быстрыми глотками. Впрочем, тогда ее, безусловно, стошнит. Поэтому она заставила себя есть мясо маленькими кусочками и вернула хозяину еще не опустошенный горшок - она уже чувствовала неприятное давление в животе.
Сидя у костра, оба они разглядывали друг друга. Даня вспомнила, что видела здесь еще кого-то, однако теперь ни зрение, ни нюх, ни другие чувства не позволяли обнаружить их присутствия.
Он приказал уйти своим родным. Они отправились в другие дома деревеньки - ждать, пока он не убедится, что ты не представляешь опасности.
Даня задумалась на мгновение: "А почему он просто не убил меня, когда я ввалилась в дом? Зачем ему этот риск? Очевидно, среди его племени принято заботиться о незнакомцах и брать их в свой дом. Мне приходилось сталкиваться с подобным обычаем... Но я же не принадлежу к его племени и представляю совершенно иную разновидность... чудовищ?"
В голове ее раздался негромкий смех.
Даня, ты более не находишься в землях, принадлежащих человеку. За пределами Иберы людей считают людьми вне зависимости от обличья. И лишь жители Иберы - за редким исключением - отказываются принять это условие.
Даня не стала отвечать. Она не могла более считать себя человеком, однако не могла не признать, что внутренне осталась прежней; или, во всяком случае, различия не успели еще проявиться.
- Ты... ты привел меня к этим людям. А откуда тебе известно, что они не опасны?
Вздох она, пожалуй, лишь ощутила, а не услышала.
Теперь, когда ты поела, находишься в укрытии и на какое-то время в безопасности, позволь напомнить тебе мое имя. Я никогда не любил, чтобы ко мне обращались только на ты.
- Значит, ты уже назвал себя?
Конечно. Однако торопливость моя оказалась напрасной: тебя трепала жестокая лихорадка. Мое имя Луэркас. Я являюсь... Точнее, был... Таким же, как и ты, Волком. Меня убили - не стану пока говорить, каким образом, - и по какой-то причине мое тело запуталось в Вуали, так что я не мог сдвинуться ни вперед, ни назад до самого последнего времени. Когда тебя... э... принесли в жертву, произошло нечто, высвободившее меня из тюрьмы, в которой я провел... Откровенно говоря, неведомо сколько лет. И тут я обнаружил, что попал в твой разум и вижу твоими глазами... Должно быть, меня освободили именно потому, что я могу помочь тебе как никто другой.