– Вот и отлично, – сказал Ленин. – Будете действовать, как велит вам… ваше понимание долга.
«Нет, сегодня не избежать спора с Белодедом! – подумал Репнин. – Все идет к этому».
– Я не скрою, – сказал Репнин, глядя на Белодеда, – что у меня свое понимание того доверия, которым дипломат должен обладать, и ответственности, которую он в этой связи несет.
– Какое? – спросил Ленин.
– Я считаю, что дипломат не должен себя ставить в положение острова в открытом море.
– Но если он все-таки оказался в таком положении?
– Сделать все, чтобы им не стать. – Репнин смотрел на Ленина, тот молчал, что-то обдумывая. – Я не скрою, у меня был спор, спор жестокий, с Петром Дорофеевичем.
Ленин рассмеялся и, осторожно поднявшись, пошел по комнате; казалось, вместе с хороший настроением к нему вернулось и здоровье.
– Меня это действительно начинает увлекать. – Он оглянулся, и улыбка осветила его лицо. – Что же сказал Петр Дорофеевич?
Белодед взлохматил черные вихры.
– Я сказал: завидую дипломатам семнадцатого века, их отделяли от столицы полосатые столбы и месяцы нелегкого пути.
– И что же из этого следует?
– Практически дипломат лишен был возможности сообразовать свое поведение с точкой зрения третьего лица.
– Третье лицо – это… правительство? – спросил Ленин весело, он продолжал идти по комнате.
– Может, и правительство, – ответил Петр невозмутимо.
– Прелюбопытно, – заметил Ленин.
– А коли так, дипломат, не став островом, должен быть готов им стать в любую минуту. Он должен быть готов к тому, что не сможет послать депеши, снарядить дипкурьера, призвать в советники или свидетели коллегу. Он сам, его сознание, его опыт будут в этом случае министерством иностранных дел. сам себе он будет посылать депеши и отвечать на них. отвечать на них и за них. Ведь может произойти, например, такой чрезвычайный случай: посольство подожжено…
– Ну, случай действительно чрезвычайный, – улыбнулся Ленин.
– Но и он не исключен, этот случай, – ответил Петр. – Посольский особняк уже объяло пламя. Надо спасать и людей и бумаги… Особняк обложила толпа, ревут сирены – они требуют впустить их в пределы посольства и погасить пожар. Но мы же знаем, что значит тушение пожара. Особняк с той целью и был подожжен. чтобы его разрешили потушить людям с улицы! Все средства связи в посольстве давно выключены, и до Москвы достучаться мудрено. И вот постарайтесь на секунду влезть в шкуру посла! На острове он? – На острове, да еще каком! – Что делать?.. Сидеть и ждать депеши из Москвы или, полагаясь на свой ум и храбрость, действовать? Что делать послу?
– Разумеется, такое возможно, – произнес Репнин спокойно: то ли волнение Петра не передалось ему, то ли он его умело не обнаружил. – Но ведь из частностей никогда не выводят закона, Петр Дорофеевич.
– Все, что составляет жизнь, Николай Алексеевич, не частность! – откликнулся Петр горячо. – Доверие – вот что необходимо дипломату! Это право должно быть дано дипломату декретом. Дипломат должен иметь возможность действовать без оглядки, только в этом случае он сумеет быть полезным стране в той мере, в какой позволяет его ум, опыт, талант… – Петр умолк и взглянул на Ленина, который медленно приближался к дальней стене комнаты. Наступившее молчание заставило Ленина обернуться, их взгляды встретились.
– Ну, насчет декрета вы это… слишком, – произнес Ленин и неожиданно взглянул на Репнина. – Мне бы хотелось, чтобы вы были в Берлине еще в октябре. Впрочем, это уже детали, не так ли, Георгий Васильевич?
– Да, конечно, – ответил Чичерин; спор между Репниным и Белодедом поверг его в раздумье.
Петр спрашивал себя: что могла означать последняя реплика Ленина? Одобряет он точку зрения Петра или отвергает? Петр хотел думать, что в этом споре с Репниным Ленин отдавал предпочтение мнению Петра. Белодед хотел убедить себя в этом, очень хотел. Если таких оснований не давала последняя фраза Ленина, фраза осторожная, то эти основания, как думал Петр, давала жизнь Ленина, опыт его жизни, цель, к которой она была устремлена. Петр знал письмо Ленина, адресованное, кажется, послу в Германии. Оно недвусмысленно предупреждало, что без ведома и разрешения наркома иностранных дел послы не вправе делать решающих шагов. Но разве это предупреждение противостояло тому, о чем сейчас говорил Петр?
– Я могу подумать, – сказал Ленин, – что вы затеяли весь этот спор, чтобы… как это называется в дипломатии? – обратился он к Чичерину.
– Навести на ложный след, Владимир Ильич, – усмехнулся Чичерин добросердечно.