110
Автомобиль бежит неширокими улочками Вест-Энда. Всесильная копоть перекрасила кирпич, бетон, камень. Дома кажутся серыми: чем старше, тем темнее. Только двери сохранили свой цвет – оранжевые, коричневые, ярко-черные. Двери да, пожалуй, газоны перед ними – глубоко-зеленые. Улица вбегает в рощу, каким-то чудом миновав трущобы пригорода. Трущобы оттеснены отсюда на северо-восток. Там сейчас небо густо-бордовое, задымленное. А здесь прямой путь к рощам и лугам, к чистой воде пригородных озер.
Деревянный дом у дороги, желтый, точно оструганный, просторный бар, светлый и почти пустой. Пол выстлан кирпичом. Окна в кованом железе, из такого же железа сплетены люстра и бра. Из окна справа видно дерево над прудом, чистый луг, рябые коровы на нем. Пейзаж почти деревенский. Молодой человек с неярким городским румянцем идет Петру навстречу.
– Здравствуйте, мистер Белодед? Как удались сделки с пенькой?
– День добрый, мистер Тейлор. Благодарю вас. Все идет как нельзя лучше.
– Английский флот без доброй русской пеньки рискует оказаться на мели, мистер Белодед.
– Ему и прежде случалось оказываться на мели, мистер Тейлор, и русская пенька была беспомощна выручить его.
– Однако канат из русской пеньки – гарантия успеха, мистер Белодед.
– Садитесь на мель, мистер Тейлор, а мы подумаем, пускать нам в ход наши крепкие канаты или повременить.
– Сдаюсь, мистер Белодед, у русской пеньки отменный ходатай.
Мистер Тейлор любит старорусские слова и лепит их напропалую – «отменный», «ходатай». Впрочем, к чести Тейлора надо сказать, что он охотно, с видимым увлечением говорит по-русски и весьма преуспел.
Однако далась ему эта пенька! Очевидно, признак хорошего тона для мистера Тейлора в том, чтобы не обнаружить камуфляжа, даже если он явный, но легкая ирония допустима. Иронизируя, Тейлор точно хотел сказать: не заблуждайтесь в своей игре, она никого не обманет.
– Теперь вижу, мы встречались, – произносит Тейлор. В облике молодого человека что-то старомодное, английское. Его полубаки, небрежно расчесанные, и яркие запонки на манжетах, и рыжий костюм в легкую полоску будто из того столетия. Странное дело, но человек в тридцать лет очень хочет выглядеть сорока летним, хотя понимает: ничто не может приблизить для него заветного сорокалетия. – Да, я вижу теперь, мы встречались, – повторяет Тейлор, приглашая Петра к столу.
Петр оглядывает холл еще раз. Это сочетание дерева, точно окрашенного яичным желтком, и черного плетеного железа, наверно, красиво.
Джеймс Тейлор смущен – не хотелось начинать разговор с Брикстона, однако разговор начат.
– Время, как аэроплан! – произносит Тейлор. – Всегда… впереди.
Наступила пауза. Первая после того, как беседа началась. Все обязательные слова произнесены. Предстоял разговор по существу.
Только сейчас Петр увидел за высокой стойкой бара хозяина. Если верно, что человек повторяет своим обликом какое-то животное, то этот за стойкой бара – слон. Округлые формы, мощные и добрые, меланхолический хобот носа и маленькие глаза, грустные и незлобивые, – все от слона. И два черноволосых человечка, прислуживающих в зале, очевидно, сыновья хозяина – трудолюбивые слонята.
– До меня дошли слухи, что у вас возникли трудности с русскими прилагательными и вы решили призвать на помощь старого учителя, – сказал Петр, смеясь, не сводя глаз с Тейлора.
Собеседник Петра улыбнулся. Ему определенно были приятны эти слова.
– Браво, вы все знаете! – воскликнул Тейлор с видимой искренностью. – И про… прилагательные знаете!
Руки Тейлора робко взлетели. Кстати, степень восприятия им русской речи заметно выше его умения говорить по-русски. Впрочем, это, наверно, характерно для тех, кто изучает русский. У изучающих английский процесс обратный.
– Ну что ж, если это и так, цель достигнута, – деланно простодушно заменил он. Он смеялся тем сдержанно-искусственным смехом, когда звучит только голос, а глаза остаются безучастными. Ему легко было перестать смеяться. – Вы хотите знать, мистер Белодед, что заставило меня поехать в Брикстон призн? – спросил Тейлор так кротко и спокойно, будто только что и не смеялся.
Петру казалось, что медленно-ровный голос Тейлора походил чем-то на его рукопожатие, на жесты, расслабленные и вместе с тем рассчитанные, на выражение глаз, которые смотрели тихо и отрешенно-внимательно.