– Вот это и есть благородство, – сказал Петр и взглянул на Воровского, тот улыбался, иронически улыбался.
Они расстались. Нет, этот человек и в самом деле был одет в броню. Непросто было добраться до его сути.
– Погодите, вы сказали. Степняк… Но он был не прост и не однолик, Степняк-Кравчинский, – заметил в следующий раз Воровский, когда они шли спокойным шляхом в Новую Одессу. – Чем он симпатичен вам? Не храбростью ли?
Петр ответил не сразу – ноги мягко погружались в пыль, ботинки стали седыми.
– Храбростью… дерзкой! Не он ли на глазах столицы вогнал кинжал в грудь Мезенцева? Это ли не храбрость?
– Храбрость… – произнес Воровский.
Петр захотел сказать Воровскому что-то такое обидное, что достало бы до сердца, однако не посмел.
– Вы уверены, что тот, кто придёт на место Мезенцева, поведет себя иначе? – мельком взглянул на Петра Воровский.
Петр достал платок и пытался высушить им лицо, которое неожиданно стадо мокрым.
Лето было дождливым и холодным. Воровский работал у железной печи, а когда печь остывала, доставал плед и укрывал нм ноги. В глиняной плошке быстро высыхали чернила. Воровский извлекал из стола химический карандаш и принимался его скоблить. Потом брад с печи чайник, лил воду в плошку. Петр приоткрывал дверь, Воровский улыбался и молча указывал Петру на табурет и раскрытую книгу на столе. Петр садился, брал книгу и, скосив глаза, видел: перо Воровского как будто рушило скалы, оно продвигалось медленно. Фельетон, пока он рождался, почти не вызывал улыбки у Воровского, точно смех, как подземный гром, разразился и отгремел, не вырвавшись наружу.
Той же окраинной улицей, какой они ходили не однажды. Воровский привел Петра в городской дворик с кирпичным домом. В глубине каменного сарая он разбросал ногой ветхие доски (едва ли Петр мог угадать сейчас в этом человеке Фавна) я первым полез в черную прорубь.
– Ящики уложите здесь, – сказал Воровский, поправляя пенсне, когда добрались до дальнего отсека катакомб. – Уложите и заставьте камнями… вот так.
И Петр поймал себя на мысли: «Да Фавн ли это?»
А потом произошел случай с Королевым, и точно взрывом Петра бросило через три моря и опустило на далеких Британских островах. Имел ли этот случай какое-то отношение к спору Петра с Воровским? Разумеется, имел, хотя Воровский не знал ни Королева, ни события, которое заставило Петра покинуть Одессу. Не знал и – так думал Петр – не знает.
12
Все началось с истории весьма обыденной. В городе пошла по рукам книга с описанием жизни румынского первопечатника Иверяну. Петру захотелось ее прочесть. Молодая женщина в железных очках, работавшая библиотекарем на Пушкинской, сказала Петру, что книга есть у одного местного книголюба, и обещала свести с ним. Прошло немало времени, и Петр основательно позабыл о своей просьбе, когда молодая женщина подвела к Петру человека в бархатной блузе с черным бантом. Так одевались в ту пору живописцы или солисты оперы. Но Степан Степанович Королев – так отрекомендовался человек в бархатной блузе – был всего лишь приказчиком в большом рыбном деле. Каждое утро, вернее, на исходе ночи он встречал в порту возвращающихся с уловом рыбаков и закупал рыбу. «Задача нелегкая, – признался Королев, – если учесть, что в порту работаю не я один». Но дело это Королева устраивало – занят он был не больше трех-четырех часов в день, а остальное время мог отдавать книгам и, пожалуй, курам, которыми увлекался немало.
Степан Степанович вызвался показать Петру книги, и они отправились к новому знакомому Белодеда. Дорога шла вдоль кручи, то поднимаясь, то опускаясь, и Королев часто останавливался, чтобы перевести дух – мучила жестокая одышка. Жил Королев в собственном кирпичном доме. Позади дома стоял обитый жестью сарай с курами. Степан Степанович не держал ни плохих книг, ни плохих кур. В библиотеке было много старых книг на древнеславянском – непостижимо, каким чудом они попали сюда. Вооружившись лупой, Королев близоруко склонялся над раскрытой страницей, рассматривая ее, как ладонь, из которой следует извлечь занозу. Хозяин упросил Петра остаться на обед и весьма церемонно представил жену – женщину краснощекую и деятельную. Она была одета в ярко-белое накрахмаленное платье, которое шумело, когда она двигалась по дому.