Бреши в стене
После революции Ленин и другие большевистские лидеры не придавали значения дипломатии, считали ее чисто буржуазным занятием, а потому отжившим и не интересным для победившего пролетариата. К «буржуям недорезанным» относились не иначе, как к классовым врагам, с которыми следует драться, а не церемонии разводить. Какой уж тут протокол, какой этикет…
Пренебрежительное отношение к дипломатической службе первого наркома по иностранным делам Льва Троцкого хорошо известно. Он говорил: «…вот издам несколько революционных прокламаций к народам и закрою лавочку»[29]. Что толку в дипломатии, когда «весь мир насилья» будет вот-вот разрушен до основанья? Считалось, что единственную пользу она могла принести лишь как средство разжигания революционного пожара.
Однако мировая революция всё не начиналась, жизнь брала свое, и полностью отказаться от дипломатии не удавалось. Как иначе было вести переговоры с немцами о мире в Брест-Литовске? Советскую делегацию возглавил сначала профессиональный подпольщик и революционер Адольф Иоффе, а затем – Троцкий. Впрочем, в данном случае не столь важно, кто и как вел переговоры, важен сам факт – они велись, потому что деваться было некуда. С Германией установили дипломатические отношения и первым представителем в Берлин назначили Иоффе. Он именовался не послом – дипломатические звания и ранги большевики отменили (как и офицерские) – а полпредом, полномочным представителем.
Как вспоминал германский дипломат Густав Хильгер (он связал свою профессиональную деятельность с Россией – с начала 1920-х годов до июня 1941 года работал в посольстве в Москве) аппарат у Иоффе был многочисленный, но малоэффективный, «состоявший в основном из выдвиженцев революции, а не специалистов»[30]. Свою основную задачу они видели в подрывной деятельности, в подготовке германской революции, а не в налаживании межгосударственных отношений. Это явилось причиной их разрыва в ноябре 1918 года.
Когда в Берлин приехал 1-й секретарь полпредства Георгий Соломон – он был социал-демократом, знал Ленина, других большевистских лидеров и его назначили в миссию по рекомендации его друга Леонида Красина – то сразу собрался делать протокольные визиты. Но тогда Красин сказал ему «со смехом», что «не следует создавать прецедента, ибо никто из находящихся в посольстве никаких визитов не делал, все вновь прибывающие тоже игнорируют этот обычай, а потому-де мои визиты только подчеркнули бы то, чего не следует подчеркивать»[31].
В действительности прецедент был необходим, хотя бы потому, что соблюдение дипломатических условностей во многом формировало отношение к советскому представительству. Вот только в 1918 году еще не было понимания, что такие представительства вообще нужны, их можно было по пальцам сосчитать, и позиция Красина была по-своему логична и закономерна – в русле генерального подхода большевиков к дипломатии и внешней политике.
Революционные установки диктовали свои подходы. К чему осваивать протокольные премудрости, правила этикета, когда они скоро отомрут вместе с самой дипломатией? Дипломатический протокол воспринимался как продукт отжившего строя, и заграничным советским эмиссарам нечего попусту тратить время, подлаживаться под чуждые им традиции. Их нужно ликвидировать, как и сам строй. Христиан Раковский (был полпредом в Лондоне, Париже и других столицах) – в беседе с Хильгером как-то сказал, что «молодое государство, которое желает решения проблем, должно использовать любые средства, пригодные для приближения к цели»[32].
Когда в 1918 году Владимир Ленин инструктировал советского представителя в Швейцарии Яна Берзина, то прежде всего подчеркивал важность информационной и нелегальной работы: «На официальщину начхать: минимум внимания»[33]. Миссия Берзина продержалась в Берне около шести месяцев – ее выдворили за ведение революционной пропаганды и подрыв внутренней стабильности, которой швейцарцы так дорожат.
33