Сплюнув в сердцах ничуть не фигурально, он смущённо затёр плевок на паркете и закрестился быстро, бормоча слова молитвы.
– Я тут подумал, – подал голос брат, – а выйдет ли? Французы-то тоже… тово! В открытую!
– Выйдет! – отвечаю уверенно, как человек, размышлявший над проблемой, – Соль в том, што французское общество в целом относится к педерастам лояльно, а в России – только верхушка! Понимаешь?
– Ещё одна линия для раскола общества? – сообразил Санька.
– Угум. В крестьянской общине это тоже есть. Да есть, есть! – усмехаюсь кривовато, – Сам не сталкивался, но… в общем, глаза и уши у меня имеются – другое дело, что по соплячеству многого просто не понимал. Есть, но отношение сильно другое, и если вытащить эти гадости со дна, да с учётом доминирования староверов в Кантонах, то – сам понимаешь!
– С учётом французских нравов – как по канату пройтись, – протянул Адамусь с сомнением, – как бы парижские педерасты за петербургских не вступились!
– Кажется только! – не соглашаюсь я с ним, – Есть ряд маркеров социальных и психологических, от которых можно отталкиваться. Я, хм… насмотрелся на представителей французской богемы, уверенно могу говорить.
– Если уверен – берись, – пожал плечами Адамусь, переглянувшись с Ильёй, – я… мы пас.
– Пас? Ладно, – соглашаюсь неохотно, – возьму это направление на себя – благо, не основное, а так… в общей канве.
С силой провожу руками по лицу, будто стряхивая липкую паутину, и снова открываю тетрадочку.
– Итак… газеты с африканским житиём, жопошничество, улыбочки… што ещё предложить можете, господа заговорщики?
– По дворянству пройтись, – прищурился Илья, – скока их там в Империи Российской? Один процент населения? И прав – выше головы, а вот обязанностей-то и нетути!
– С дворянством сомнительно, – заспорил Адамусь, – во Франции позиции аристократии сильны, в Германии тем паче.
– Сравнил! – вздыбился помор, – В Германии чуть не каждый десятый, и привилегий у них, если титульную знать не считать – шиш да не шиша! Конкуренция идёт и меж собой – ого какая, да с с обычными горожанами и богатыми крестьянами!
– А, в таком контексте! – закивал Ивашкевич, – Понял! Пройтись по правам дворянства российского, да по их ничтожному количеству, так получится, что в жопку их пхают, и если не вовсе уж дурнем родился, то непременно на тёплое местечко пристроят.
– Да! Внутривидовая конкуренция фактически отсутствует, и значит што? – Илья замолк, обводя нас глазами, – Вырождение!
– Не вовсе уж, – возразил я, – да и приток свежей крови есть.
– А! – отмахнулся помор, – Несущественно! В общем и в целом есть возражения по сказанному?
– Хм, а и нет, – пожав плечами, записываю в тетрадочку, – Ещё идеи есть?
– Так… вертится што-то, – неуверенно сказал Санька, а Адамусь с Ильей только покачали головами.
– Ну, хватит пока… – закрываю тетрадь, – Так што, господа хорошие, начинаем операцию «Вброс говна на вентилятор!»
Глава 3
Нежно зашелестела гроздь крохотных колокольчиков на поросших вьюнком ажурных воротах из чугуна каслинского литья, и по каменным плитам тенистой дорожки застучали каблучки.
– И раз-два-три… – вполголоса напевала девушка, почти девочка, кружась в вальсе с невидимым партнёром, мечтательно полуприкрыв большие миндалевидные глаза. Подол её лёгкого платья вился вокруг точёных ножек бежевой вьюгой, и…
– Рахиль? – Песса Израилевна, несколько встрёпанная, выглянула из укрытой кустами беседки, поправляя корсаж лёгкого муслинового платья.
– Ой… – танец прервался, и обворожительная танцовщица, споткнувшись и едва не упав, как по волшебству превратилась в милую, но не слишком-то красивую и очень застенчивую девочку.
– А я тут… – сказала она, и покраснела так отчаянно, как могут краснеть только девочки-подростки в период пубертата.
– Да я тоже… мы, – поправилась женщина, очень выразительно покосившись вглубь тенистой беседки.
– Ой! – взвизгнула она кокетливо и интересно задышала, поглядывая назад с видом глубоко заинтересованным и романтичным, – Семэн Васильевич вон приехал, в гости зашёл. Ты иди, иди…
Рахиль покраснела ещё сильней, на што Песса Израилевна закатила глаза…
… как только убедилась, што девочка развернулась в нужном направлении, и уже не смотрит, куда ей не очень надо! И не то што ей сильно жалко на поглядеть своего интересного мушщину, но девочка ж стесняется! Она, Песса, и сама за целомудрие до свадьбы в разумных пределах, но не настолько же, штоб так краснеть за прозу жизни?!