– Едем? Или, что скажешь, шеф?
– Скажу, что «Иоза» подождет, Сорель пришел в себя, Иль, мы с тобой сейчас к нему. А ты, Дип, попытайся дозвониться до этой Сирены и поговорить с ней по комму.
– Есть, шеф, – поскучнела девушка.
А мне вот радостно: это же просто праздник какой-то! То ни одной зацепки, то полный вал валом валится, только успевай отбиваться.
Сорель выглядел крайне несчастным, но, видимо, он уже успел осмыслить все произошедшее, и поэтому сходу начал с требований.
– Ты обещал мне защиту!
– И не отказываюсь. Между прочим, ты до сих пор жив, хотя ловушку явно строили на тебя. Так что я свое обещание сдержал, и продолжаю сдерживать.
– Я в программе защиты?
– Ты в программе защиты.
Он немного расслабился, потом испытующе посмотрел на нас обоих.
– Вы уверены в своих людях? У этих жучек везде свои понатыканы.
– Только не здесь, – спокойно пообещал Кин. – Если у фонда прикуплено несколько средних чинов на таможне и в полиции, то в Министерство пролезть труднее – все-таки, тут каждого лично допрашивает Кольбейн при приеме, вплоть до последнего курьера, и служба мониторинга работает очень хорошо.
Имя Кольбейна, кажется, подействовало на парня еще более успокаивающе.
– Хорошо. Ладно. Вам нужны сведения ведь, вы не просто проведать меня пришли, – нервно хихикнул он. – Я готов говорить.
– А мы готовы слушать, – Кин подтащил к его кушетке стул поближе и присел, элегантно закидывая ногу на ногу. – Итак, чем конкретно занят этот ваш гребаный фонд в нашем гребанном Альянсе?
– Мутными делами, – поджал губы Сорель. Чудеса! А то мы не догадались, что мутными! Но я, все-таки, сдерживаюсь, чтобы не съязвить, потому что парень продолжил говорить. – С одной стороны, мы вроде бы все делаем, что положено. Какие-то там рекламные кампании. Сборы денег и все такое. Но при этом мы совершаем платежи, про которые нам запрещено спрашивать – это те, что вы нашли у нас в счетах. Я не знаю доподлинно, за что они, но это делается намеренно, это не случайность. Я считаю, что таким образом отмываются деньги, потому что за каждым нашим платежом следуют большие поступления. И есть корреляция по тому, сколько мы платим и тому, сколько приходит. В последний раз, когда нам пришла вся эта куча денег, мы перед этим платили тоже. Но не на такую сумму прихода, поэтому я удивился. И был в ужасе, потому что явно что-то пошло не так.
– А на какую сумму прихода ты рассчитывал, исходя из оплаченного?
– Триста, может, триста пятьдесят тысяч.
Кин снова посмотрел на меня, и я на него.
– Сколько там было денег, по которым не удалось восстановить точные пути следования?
– Семь мест, – подтверждаю я. – Суммами до сорока девяти тысяч. Похоже, это оно.
Кин кивает и снова поворачивается к Сорелю.
– Что вы знаете о связях фонда с «Трек-Аваланш»?
– Они возят детей по нашим проектам. Они точно возят контрабанду, используя кицилосов.
– Вот не могли Вы на пару дней раньше в себя прийти, – возмутился Кин. – Мы как раз только что это выяснили.
– Да? – расстроился Сорель. – Вообще-то, это очень хорошая схема. Они так устроены, что на всех проверках невозможно понять, что у них там внутри, в мешке для коллекций.
– Схема хорошая, – подтверждаю я. – А ты откуда ее знаешь?
– К нам Лсинн пару раз приезжал, налаживать отчетность. Он в этот мешок совал все, что плохо лежит, когда думал, что мы не видим, включая вещи с магнитными метками. А на сканере ничего не было, так и унес. Это, и плюс, я видел бухгалтерию «Трека» – у них везде эти кициллосы засунуты. Значит, какая-то схема, и либо это кумовство и попытка пристроить кучу родни, либо что-то хуже. Зная Горун и остальных старших, – это второе. Потому что сажать на баланс конторы лишних людей или кициллосов она бы не позволила даже Лсинну. Даже Кирсу не позволила бы! Он хотел к нам свою любовницу устроить, чтобы ей шел опыт работы, но нет.
– Как звали любовницу?
– Лита? Как-то так. Я ее не знаю, даже не видел.
– Ваш коллега, который Мевз-ло-Джахеррам, он в курсе всего этого?
– Мевз? Нет. Что вы. Он верит в вирусные ролики, помощь детям и все такое.
– А вы – нет.
– Я понимаю, что наша деятельность не достаточно обширная, чтобы в самом деле привлекать такие средства, – с заминкой вздохнул Сорель. – И, значит, тут что-то такое закопано, что мне лучше не знать было.
– А что Вы подозреваете?
– Думаю, то же самое, что и Вы, – мрачно ответил парень. – Наркотики, конечно.
Кин побарабанил пальцами по планшету.
– Думаю, бесполезно спрашивать, почему Вы не пошли со своими подозрениями в полицию.
– Совершенно бесполезно. Я бы и к вам не пошел, но не хотел быть крайним, когда вы докопаетесь до всего сами.
– Умно, – согласился Кин. – Вам знаком человек по прозвищу Гнарк? Вы когда-нибудь слышали это имя?
– Нет.
– Вам знаком никнейм Кода?
– Нет.
– Вы знаете, кому именно совершались платежи за ввод средств?
– Нет. Но Лсинн называл его хитрой пиявкой. Когда я спросил, кому мы платим, он так сказал. Я думаю, это посредник или какой-то опытный хакер, потому что все платежи, которыми вводились деньги, выглядели очень нормально и ни разу не вызывали подозрений ни у кого из проверяющих.
– Вам известна конкретная схема, по которой происходило движение денег?
– Нет.
– Вы можете назвать любые дополнительные имена сотрудников или заинтересованных лиц, которые под давлением или добровольно могли бы оказать содействие следствию?
– Наш аудитор.
– Конкретней. И подробней, пожалуйста.
– У нас был аудитор, который оповещал нас перед всеми проверками, проверял все сдаваемые как отчетность документы и все такое. Он какой-то знакомый Горун. Мы ему не платили – так что, может, ему платили от «Трека», или что-то такое? У него очень дурацкое какое-то имя. Никак не мог запомнить, но у меня его инфокарта должна быть в вещах. Только где мои вещи?
Кин огляделся, подошел к шкафу, вытряс оттуда мятый пиджак, не очищенный от пыли и грязи, вытряс над кроватью Сореля карманы: куча мусора, куча инфокарт, жвачки и прочая фигня. Сорель поперебирал инфокарты, пока не нашел нужную.
– Кловис Лахезрис, язык сломать можно, – прочитал Кин, вставив инфокарту в комм. – Что же, отлично. Что-то еще, что мы должны знать?
– Не знаю. Может быть. Но я могу позвонить, если вспомню важное? – предложил Сорель, видимо, немного опасаясь, что мы сочтем его сведения не слишком полезными и откатим сделку по защите.
– Да, – Кин протягивает ему свою собственную инфокарту, Сорель тут же неловко роняет ее в груду других и начинает, чертыхаясь, перебирать их заново, чтобы не искать судорожно номер Кина потом, впопыхах. – Так что, сообщите, если вспомните что-то критичное.
– И не критичное тоже, – добавляю я, и мы, наконец, покидаем палату.
– Не густо, – резюмировал Кин, пока набирал Дип. – Но это потому, что многое мы уже и сами знаем. Дипика? Что у тебя с поиском владелицы браслета?
– Комм не отвечает. Либо на беззвучном, либо что. В офис им я не дозвонилась. Дать адрес, съездите?
Кин поколебался – видимо, он считал, что допрашивать девушек лучше девушкам, и наша с ним команда для этого не оптимальна, но в итоге передумал. Видимо, счел, что Дип надо поберечь, тем более, что вчера мы снова нарвались на перестрелку, и на ней висел очередной психотест.
– Давай. Съездим.
– Что Сорель?
– Подтвердил наши подозрения своими. Кициллосы могут возить контрабанду, фонд – прикрытие для чего-то, по его выражению, «мутного», и он подозревает наркотики. Столько денег, сколько на них свалилось из банков, они не ожидали – должны были поступить деньги под видом пожертвований на 300-350 тысяч.
– Примерно та сумма, которую мы не смогли проследить от начала до конца.
– Точно. Вероятно, эти деньги были присвоены тем, кто совершал перевод. Потому что, в общем-то, со счетов фонда нам вернули всю сумму, которая исчезла из банков.