– Меня даже затошнило, – скривилась девушка. – Даже не представляю, как ты будешь сдаваться.
– Когда поедем? – деловито спросил Примус. – Предлагаю прибыть в Чапаевск в сумерки.
– Ладно, – Образцов встал. – В пять часов вечера мы придем.
8
Ни Кравец, ни Рябов, ни кто-либо другой не знали, где сейчас находится Антон Никишин. Не знал этого и командир роты капитан Романов.
Он подошел к холодильнику и налил полстакана коньяку. Выпив залпом, на некоторое время задержал дыхание. Коньяк приятно обжег гортань и равномерно обволок стенки желудка. Вынув из коробки шоколадную конфету, Романов выпил еще.
Напиток на вкус был просто восхитительным. Сегодня рано утром к нему из Москвы приезжали гости, оставили подарок – бутылку армянского коньяка «Ахтамар» и блок сигарет с тем же названием; хорошие сигареты, темно-коричневого, почти черного цвета, гораздо лучше американских. Романов курил мало, можно сказать, баловался, а вот за сегодня у него ушла целая пачка. Правда, добрую половину у него «расстреляли» сослуживцы – те, с кем ему довелось понюхать пороху.
Взвод Романова прошел боевое крещение в апреле 1995 года под Бамутом. Пришел приказ выдвинуться на высоту и окопаться. Все спецназовцы в полной боевой экипировке, включая «эрдэшки» и разгрузочные жилеты «Шторм». Они здорово тогда потрепали чеченских боевиков, не позволив им спуститься в долину, где проходила операция спецвойск, но и боевики, обложившие их шквалом пулеметного огня, положили шестерых подчиненных Романова.
Случилось это вот как. Рядом с капитаном в начале операции лежал рядовой Кумачев, он вроде бы и голову-то не поднимал, но пуля снайпера, уходя в шею, отвалила ему полподбородка. Романов, крепко выругавшись, подозвал сержанта Сухотина.
«Достаньте эту суку!»
Они вдвоем спустили труп Кумачева, положив его под деревом. Остальные сменили позиции. Найдя надежное укрытие за группой деревьев, четыре разведчика зарядили автоматы трассерами и прикрыли Сухотина и еще двух товарищей. Чеченские снайперы, легко определив по яркому следу трассеров, откуда ведется интенсивный огонь, сосредоточили внимание на них. Сухотин с группой, быстро миновав простреливаемый участок, забросали кустистую высотку гранатами.
Снайпера убрали, но Сухотин остался лежать на высоте; к тому же огонь пулеметов накрыл прикрывающих, и еще трое не встали; младший сержант Бахметов, получив скальпированное ранение головы, умер от кровотечения…
Похоже, это была ошибка Романова, он отдал приказ, находясь в возбужденном состоянии, в порыве справедливой злости, на которую как командир не имел права.
Когда уходили и забирали убитых, бойцы старались не смотреть на Романова, а он еще долго слышал по ночам собственный голос: «Достаньте эту суку!»
Возвратившись, он даже не написал рапорт, хотя по совести, наверное, должен был сделать это. Под Сунжей он получил контузию, и его отправили в госпиталь.
…В квартире стало темно, свет Романов не включал. Подойдя к окну, он посмотрел в узкую полоску между шторами. Внизу прошла группа парней и девушка; она и еще один парень вошли в подъезд, остальные направились к следующему подъезду.
Романов плеснул в стакан, совсем как в американских фильмах, на два пальца коньяку. В горле шевельнулся комок, отдавая по слизистой горьковатым неприятным привкусом. «Изжога. Нужно выпить соды». Но в руках был стакан с коньяком. Он поднес стакан ко рту, однако жидкость вдруг выплеснулась на рубашку: капитан вздрогнул, услышав в прихожей звонок.
– Антон, почему я должна заучивать эти идиотские слова? Не проще ли будет, если я просто скажу, что я подруга Антона Никишина и что у меня есть о тебе сведения.
– Нет, ты должна сказать именно то, о чем я тебя прошу. Капитан немного нервный человек, его нельзя готовить к чему-то, надо сразу огорошить. Он откроет дверь, увидит меня и… все встанет на свои места. А если ты начнешь – «я подруга Антона, у меня есть сведения», он может занервничать и выйти на площадку с пистолетом. Он уже будет готов, понимаешь? Или вообще не откроет, а вызовет группу захвата. Мы же приехали сюда для того, чтобы я тихо сдался.
– Все-таки ты странный человек. Послушать тебя – трус трусом. Хорошо, я скажу, как ты хочешь. Мне кажется, что он не будет спрашивать «кто там?», а просто откроет дверь, когда увидит на площадке девушку.
– Уверяю тебя, что сегодня он обязательно спросит, кто там.
Они вошли в темный подъезд, Антон ступил на первую ступеньку. Юля удержала его. Глядя ему в глаза, она спросила:
– Больше мы с тобой не увидимся?
Антону не хотелось огорчать ее, но он сказал правду:
– Все зависит от того, как примет нас командир роты.
– Но он же не военный трибунал, тебя все равно осудят.
Антон твердил свое:
– Ты все хорошо запомнила?
Юлька, обиженно поджав губы, сказала «да».
Из почтового ящика квартиры № 8, где жил капитан Романов, торчал уголок белой бумаги. Антон осторожно вытянул его. Бумага оказалась агитационным листком, предлагающим проголосовать за депутата от фракции «Яблоко», баллотирующегося в органы местного самоуправления. Депутат на фотографии выглядел безупречно, на улыбчивом лице было все – молодость, ум, стремление и здоровье. «Мы умеем, вы можете. Что еще нужно?» – стояло в самом низу.
Юлька заглянула в листок.
– Я тоже такие по квартирам таскала, тысяч шестьдесят заработала за вечер.
Антон вернул листок на место и поцеловал Юльку в висок. Спустившись на несколько ступенек, он вжался в стену и высоко поднял голову. Юле стало невыносимо жаль его; сейчас выйдет из квартиры капитан, вызовет наряд или еще кого-то, и Антон навсегда уйдет из ее жизни. Видит Бог, ей этого не хотелось. Чтобы он ни сделал, происходящее казалось ей несправедливым. Она медлила и уже хотела спуститься к Антону, но он ободряюще кивнул головой: давай.
Вздохнув и позвонив в дверь, Юлька уставилась в черный зрачок дверного «глазка». Агитлисток выскользнул из почтового ящика и упал к ногам. Подняв бумажку, она бесцельно держала ее в руках.
Было похоже, что в квартире капитана никого нет, во всяком случае, свет там не горел, поэтому она вздрогнула, когда мужской голос за дверью спросил:
– Кто?
Юлька, растерявшись, забыла, что нужно говорить. Но и стоять молча было нельзя. Она краем глаза увидела, как пятью ступеньками ниже морщится Антон. Секунда промедления тянулась вечно.
– Никто, – неожиданно отозвалась Юлька, взяв себя в руки. Напустив в голос пренебрежения, она нагло заявила: – В пещерном веке, что ли, живете, чтобы вот так спрашивать?
За дверью молчали.
– Ну, вы откроете или нет? Лично мне две тысячи не лишние.
– Какие тысячи?
– Ну наконец-то… За вашу подпись, разумеется. Я получаю две тысячи с подписи. Вы за губернское деление и прекращение развала в стране? Если вы также за индексацию вкладов и обеспеченную старость, то откройте и распишитесь.
– А что еще в вашей программе? – Голос за дверью прозвучал слегка насмешливо.
– Право на труд.
– И все?
– Защита среды обитания человека.
– Только человека?
После этого девушка услышала возню ключа в замке. Антон поднялся на две ступени и прижался к стене, напряженно вслушиваясь в голос. Юлька еще не ответила, но поняла, что здесь что-то не так: глаза у Антона были холодными, словно он шел не сдаваться и каяться, а наоборот. Было поздно – замок открывался, а Юлька продолжила:
– Защита природных богатств, – сказала она, а в ушах звучал голос эксперта-психолога:
«Ему нельзя доверять оружие, ему нужна срочная психологическая помощь…»
– Защита от культурной агрессии Запада, – продолжила девушка, глядя теперь на напряженного Антона. Он казался ей хищным зверем, почуявшим добычу, его ноздри трепетали от предвкушения неравного поединка.
«…душевнобольные люди, я бы сказал, с явными маниакальным выражениями…»
– Бесплатное образование…
Хищный облик Антона пропал, вместо него Юлькины глаза выхватили из полумрака лестничной клетки обычного человека, попавшего в медвежий капкан. Внешне он не выглядел напуганным, но в глубине синих глаз кричали ярким светом крохотные слова: «Помогите мне!!!»