Подъехав к дому Коновера, Одри даже присвистнула. Иначе как особняком это сооружение назвать язык не поворачивался. Дом был огромным, выстроенным из кирпича и камня, и очень красивым. Раньше Одри видела такие дома только в кино. Дом стоял в центре необъятной лужайки, засаженной то деревьями, то цветочными клумбами. Шагая к дому по выложенной камнем дорожке, Одри огляделась по сторонам и заметила, что трава на лужайке редкая и невысокая. Подойдя еще ближе, она убедилась в том, что лужайка совсем недавно засеяна.
Недолго думая Одри сделала вид, что споткнулась, и упала на колени. При этом она успела засунуть к себе в сумочку пригоршню травы с лужайки.
В этот момент открылась входная дверь, и на пороге появился сам Николас Коновер.
– Вы не ушиблись? – спросил он, спускаясь по ступенькам крыльца.
– Нет. Просто я неуклюжая. Муж всегда говорит, что мне нужно заняться спортом.
– Вы не первая падаете на этих камнях. С ними надо что-то делать.
На Одри были выцветшие джинсы, темно-синяя рубашка с коротким рукавом и белые кроссовки. Раньше она не замечала, насколько высок, подтянут и силен на вид Николас Коновер. Настоящий атлет или бывший спортсмен. При этом Одри вспомнила, что в школе Коновер, кажется, был капитаном хоккейной команды.
– Извините, что побеспокоила вас в воскресенье, – сказала она.
– Ничего страшного, – ответил Ник. – Возможно, сейчас самое подходящее время. На неделе я бываю очень занят. Кроме того, я рад помочь вам в вашем важном деле.
– Ну вот и хорошо… Кстати, у вас очень красивый дом.
– Спасибо. Заходите. Хотите кофе?
– Нет, спасибо.
– Может, лимонада? Моя дочь готовит прекрасный лимонад.
– Да?
– Да. Разводит в воде порошок из пакетиков.
– Весьма заманчиво, но мне пока не хочется. – Не успели они подняться на крыльцо, как Одри оглянулась и добавила: – Какая красивая лужайка!
– Хороший комплимент любому хозяину.
– Мужчины любят траву. Наверное, она напоминает им о спорте. А ваша лужайка – почти площадка для гольфа.
– Вот в гольф-то я и не играю. Между прочим, для директора крупной фирмы это страшный недостаток.
– Действительно?.. Кстати, разрешите спросить у вас одну вещь! Дело в том, что мой муж все время переживает за состояние нашей собственной лужайки. Не могли бы вы меня в этой связи просветить? Вы что, навезли сюда специальную землю?
– Да нет. Засеял то, что было.
– Просто кинули семена в землю или набрызгали специальной смеси? Не помню, как она называется…
– Так и называется – смесь для гидропосева. Ее-то я и набрызгал.
– Хорошо. Скажу мужу. А то он почему-то не одобряет эту смесь. Считает, что в ней слишком много сорняков…
Входная дверь в дом Николаса Коновера выглядела музейным экспонатом – резное дерево цвета темного меда. Стоило Коноверу открыть ее, как прозвучал негромкий звук – сработала сигнализация. Ник провел Одри через огромный холл, потолок которого подпирали колонны… Вот, значит, как живут богачи! Одри старалась не вертеть головой по сторонам, но ей было трудно от этого удержаться.
Откуда-то раздались звуки фортепиано, и Одри вспомнила о Камилле.
– У вас кто-то играет на пианино? – спросила она.
– Моя дочь. Вам крупно повезло, обычно она занимается только из-под палки, и ее игры не услышать.
Одри прошла мимо комнаты, где за роялем сидела высокая худая девочка с темными волосами. Она была примерно того же возраста, что и Камилла. Девочка играла первую прелюдию из «Хорошо темперированного клавира» Иоганна Себастьяна Баха. Это была любимая прелюдия Одри. Конечно, девочка играла ее неуверенно и невыразительно, явно не понимая пока всей красоты этой музыки. Играла она на небольшом рояле «Стейнвей».[49] Увидев его, Одри вспомнила, как долго пришлось Латоне и Полу копить на полуразвалившееся вечно расстроенное пианино для Камиллы…
Одри захотелось остановиться и послушать музыку, но Коновер шел дальше, и она поспешила за ним. Оказавшись в элегантно обставленной комнате с персидскими коврами и большими, удобными на вид креслами, Одри сказала:
– Дети всегда не любят заниматься музыкой.
– Это точно, – сказал Коновер, направляясь к одному из кресел. – Их заставишь только под… – С этими словами он запнулся и поспешно продолжил: – Детям вообще не нравится ничего из того, что их просят делать родители… А у вас есть дети?
Одри не стала садиться напротив Ника, как на допросе. Вместо этого она выбрала кресло по соседству с ним.
– К сожалению, у нас с мужем нет детей, – сказала Одри и задумалась о том, на каком слове запнулся Коновер.
Что же он хотел сказать? «Только под дулом пистолета»?
Одри удивилась не этому обороту речи, а тому, как Николас Коновер постарался его избежать.
Рассмотрев семейные фотографии в серебряных рамках на столе перед креслами, Одри почувствовала укол ревности. На фотографиях она увидела Коновера с покойной женой, их сыном, дочкой и большой собакой.
Красивая, счастливая семья! Какой дом! Какие дети!
Одри снова почувствовала зависть, и ей стало стыдно.
«Зависть и гнев укорачивают жизнь», – писал Екклезиаст. Еще где-то, кажется, в Притчах царя Соломона, написано, что зависть, как гниение костей тела… Но кто может устоять перед завистью? Кто? «Се нечестивцы, процветающие в этом мире…» Это точно из Псалтири. «Но Ты поместил их в недобрых местах, откуда они скатятся к своей погибели».
Весь дом Одри поместился бы в паре комнат Николаса Коновера.
У нее никогда не будет таких красивых детей и вообще никаких не будет!
Именно этот человек уже почти погубил Леона, уволив его!..
Одри достала записную книжку и сказала:
– Я бы хотела уточнить пару мест нашего прошлого разговора.
Ник Коновер откинул руки за голову и потянулся в кресле.
– Слушаю вас, – сказал он.
– Вспомним вечер в пятницу десять дней назад.
Коновер уставился на Одри с недоумевающим выражением на лице.
– Той ночью убили Эндрю Стадлера, – напомнила ему Одри.
– А, понятно, – кивнул Коновер.
Одри уставилась в блокнот с таким видом, словно там записан их прошлый разговор с Коновером.
– Мы говорили о том, что вы делали той ночью, – напомнила она Коноверу. – Вы сказали, что были дома и в одиннадцать или одиннадцать тридцать уже спали. И проспали всю ночь.
– Ну да.
– Вы той ночью не вставали?
– Может, и вставал. В туалет, – наморщив лоб, сказал Коновер.
– Вы куда-нибудь звонили?
– Когда?
– Ночью. Когда просыпались.
– Не помню, – сказал Коновер, улыбнулся и выпрямился в кресле. – Если окажется, что я звоню кому-то по ночам, как лунатик, у меня гораздо больше проблем, чем я думал.
Одри улыбнулась ему в ответ и сказала:
– Мистер Коновер, в два часа семь минут в ту ночь вы позвонили начальнику своей службы безопасности Эдварду Ринальди. Вы помните это?
Коновер ответил не сразу. Некоторое время он изучал узоры на одном из персидских ковров.
– Вы говорите, ночью с пятницы на субботу? После полуночи? – наконец спросил он.
– Совершенно верно.
– Тогда все дни и ночи перепутались у меня в голове.
– В каком смысле?
– Я помню, что в те дни однажды ночью у меня в спальне сработала сигнализация. Дело в том, что сигнал раздается только у меня в спальне. Я не хочу будить весь дом…
– Говорите, сработала сигнализация? – пробормотала Одри и подумала, что это наверняка можно проверить.
– Ну да. По какой-то причине она сработала. Так иногда бывает. Я пошел вниз посмотреть, но ничего подозрительного не обнаружил. И все-таки я очень волновался. Вспомните о том, что накануне сделали с нашей собакой!
Одри поджала губы и что-то записывала, не поднимая глаз от блокнота.
– Так вот, Эдди, то есть Эдвард Ринальди, наш начальник службы безопасности, накануне присылал своих людей, которые и установили у нас эту новую сигнализацию. Кстати, она довольно сложная, и тогда ночью я не сразу понял, что это – ложная тревога или все-таки что-то случилось…
49
«Стейнвей и сыновья» – прославленная американская фортепианная фирма, существующая с 1853 г. Первое фортепиано этой фирмы, изготовленное в США, находится сейчас в Нью-Йоркском музее искусств.