Монпарнас. Зато есть время полакомиться спаржей в моем обществе.
Одеон. Ах, ах, ах.
Берси. Ах, ах, ах.
Монпарнас. Очень жаль. Известно ли вам, что ваша жена — весьма сведущая дама, и я был счастлив с нею познакомиться на празднике по случаю нашего выхода на рынок Боингов… Благодаря ей я узнал, что аллегорическая живопись ХУП века весьма забавная штука… вот почему я незамедлительно отправился в Лувр в залы ХУП века и в самом деле вдоволь там посмеялся. И знаете, почему?
Одеон. Нет, господин Президент.
Монпарнас. А у вас, Берси, какие мысли на сей счет?
Берси. Увы, никаких, господин Президент. Могу ли я узнать, что же заставило вас смеяться?
Монпарнас. Больше всего одна из картин, вы потом расскажете вашей жене, Бертран, огромное полотно, в центре которого мы видим большую и красивую женщину с прозрачными глазами, совершенно в духе моей третьей жены… она обнажена и у нее вид скромницы. Справа от нее фурия с полной головой змей устремляет к ней беспокойные взоры. Слева человек с искаженным лицом простирает кинжал в сторону ее груди. А в небесах, как раз над нею, лучезарный старец в сопровождении двух ангелов пикирует на неё, пронзая облака… Всё в композиции этой сцены говорит о том, что старец в последний момент готовится спасти несчастную молодую женщину из рук ее врагов. Мощной дланью она уже вознесена в воздух под медузьим, осмелюсь сказать, взглядом Горгоны, с одной стороны, и кровавого убийцы, с другой. Поскольку речь идет о живописи аллегорической, следует, конечно же, угадать, аллегорией чего она является…кто, например, эта обнаженная женщина?
Берси. Непорочная дева, разумеется…
Монпарнас. Да, но какая именно, Берси, какая?
Берси. Не знаю, господин Президент. Дева Мария?
Монпарнас. Да что же делать голой деве Марии с Горгоной, спрашиваю я вас?! А человек с кинжалом тогда, это что же Иосиф? Разве что старец может изображать Иосифа. Но возможно ли представить себе, чтобы Иосиф спасал Марию от вожделений Горгоны в ее змеином паричке и от кинжала похотливого и гневного Понтия Пилата? Нет, Берси, ведь мы имеем дело с полотном, помещенном в Лувре, в центре зала аллегорической живописи семнадцатого века. Спуститесь на землю, Берси. Эта непорочная дева не что иное, как Истина.
Берси. А кто же тогда Горгона?
Монпарнас. Это зависть, а человек с кинжалом — раздор. И тогда, кто же может помешать, чтобы зависть и раздор уничтожили истину?
Берси. Не знаю, господин Президент.
Монпарнас. Кто этот старец, вырывающий истину из рук зависти и лжи?
Одеон. Бог?
Монпарнас. А вы что скажете, Берси?
Берси. Пожалуй, я тоже склоняюсь к Богу…
Монпарнас. Богу там нечего делать. Речь идет о Времени. Поэтому художник и назвал свою картину «Время, похищающее истину от посягательств зависти и раздора». Понятно вам?… Нет, решительно невозможно запивать спаржу помролем, я пришел к этой истине. Метрдотель, принесите помар!.. Много ли в нашей истории примеров, когда время реабилитирует истину, не считая, разумеется, Сократа?
Берси. Дело Каллас.
Одеон. Дело Дрейфуса…
Монпарнас. Жидковато, учитывая всех неизвестных, обвиненных в преступлениях, воровстве, различных пороках, предательстве, убийствах и оплошностях, имена которых навсегда поруганы, опорочены, испачканы, навечно втоптаны в грязь, без всякой надежды на оправдание… Но аллегория не станет возиться со всей этой голытьбой, со всеми замученными стыдом…Аллегория — это стилистическая фигура слишком возвышенная, чтобы пытаться превратить ее в очередную благую ложь. Что и делает ее бесконечно забавной и привлекательной. Вы согласны со мной, Бернар?
Одеон. Абсолютно, господин Президент.
Монпарнас. Ладно, я вас покидаю. У меня свидание как раз с президентом Лувра. Не забудьте сказать вашей жене, что я страшно смеялся и что собираюсь еще раз посетить этот зал… Да, мне сейчас пришло в голову: почему бы вам не пойти со мной сегодня вечером?
Одеон. Ээээ…
Монпарнас. Не можете сегодня? Чем вы заняты? Только не лгите!
Одеон. Увы, мой директор поручил мне присутствовать на итоговом общем собрании в ближайшую пятницу. И у меня почти не остается времени, чтобы подготовиться.
Монпарнас. Вы безжалостны, Берси!
Берси. Ничего не поделаешь, господин Президент.