И через мгновение вновь чувствую под собой опору. Вот только теперь бегу. Бегут мои ноги, сам я бежать не хочу. Вновь мотаю головой по сторонам, пытаясь понять, куда занесло на этот раз, и всё еще не могу отойти от шока после увиденного. Сердце колотится до сих пор. В горле свербит. Перед глазами Кристина – ярко-алое пятно в воздухе. Зачем мне это показали? Это ведь неправда. Этого никогда не было…
В чувство приводит новый голос. Я поворачиваю голову вправо. Рядом бежит и смеется, разведя руки в стороны, будто крылья самолета, друг детства Вадик, с которым мы до сих пор храним добрые приятельские отношения. Мой лучший друг со школы, отучился на программиста, сейчас работает и живет с семьей в Питере. В этом новом видении он – второклассник, еще пухленький, в серых бриджах и желтой рубашке в клеточку. Между смешками он тарахтит, изображая рев самолетных турбин, и поглядывает на меня. От его искренней, простой мальчишеской радости я не могу сдержаться и отвечаю тем же, широко улыбнувшись. А я тоже еще мальчик? Мы пробегаем мимо грузовика, в кузове которого стоит, обвязанная канатами, большая рама с зеркалом. Я смотрю в нее. Вадик в отражении остается мальчиком. Я тоже. Одет так же, как и в прошлом видении. Мне тоже восемь и я тоже бегу, разведя руки. Опять лето, опять Москва.
Теплый вечер, скоро закат – солнце склоняется к горизонту и ослепляет жителей столицы, озаряет апельсиновым золотом каждую улицу. Мы бежим по Большой Ордынке в сторону Крымского Вала – впереди уже видна транспортная развязка. Людей и машин много – все возвращаются домой с работы и после занятий в кружках и клубах. Вот только я не понимаю, зачем мы бежим, но всё равно бегу, не могу не бежать. Несмотря на всю странную и, вероятно, опасную ситуацию, что приключилась со мной из-за удара магии, сейчас я не чувствую напряжения. Даже не хочу понимать, что всё вокруг происходящее – кажется. Мне это не важно. Я вернулся в детство. Мне восемь. Я бегу и смеюсь с лучшим другом по расцвеченным золотыми лучами улицам лучшего города земли и неважно куда. У меня впереди вся жизнь.
- Эх, опять не догоним! – досадно свистит Вадик, сбавляя бег, но не опуская рук. Он начинает задыхаться: бегает он плохо и быстро устает.
Я-взрослый не понимаю, о чем он говорит, но я-ребенок поднимаю голову к небу, словно знаю, о чем жалеет друг. И вижу самолет – крохотную точку, оставляющую за собой белый хвост на светлом небе. И я-взрослый теперь тоже понимаю – вспоминаю. Когда мы были школьниками, каждое лето, гуляя вдвоем, загадывали, что когда-нибудь обязательно догоним и перегоним пассажирские судна в небе над Москвой. Не важно, куда они летят и откуда, поднимаются из аэропортов столицы или, наоборот, плывут мимо нее в другие города и страны. С земли кажется, что скорость самолета не такая высокая – гораздо быстрее проезжающий мимо троллейбус, который за пять секунд преодолел сорок метров, а самолет в небе за то же время продвинулся, кажется, лишь на пару сантиметров.
Вадик остановился у светофора, поднял лицо, глядя вслед удаляющемуся самолету, щурясь от солнечных лучей, и вздохнул. Я подбежал и встал рядом, приложил ладонь ко лбу козырьком и тоже провожал небесный транспорт.
Думаю, ясно, что за годы погони за самолетами мы ни разу не догнали ни один, что уж говорить о том, чтобы перегнать. Порой такое близкое и доступное кажется таким далеким и несбыточным. Но нам было весело. Едва найдя в небе самолет, мы расправляли руки-крылья. Я, словно капитан, обращался к несуществующим пассажирам наших с Вадиком фантазийных самолетов: мол, уважаемые, в небе над Москвой замечено дружественное судно, которое летит на Южный полюс в гости к пингвинам, и нам предстоит его догнать и перегнать, потому что наши с Вадиком самолеты везут подарки для южных птиц и украшения для антарктических льдов, чтобы успеть украсить Полюс до приезда вышеназванных пассажиров. Каждый раз мы с Вадиком верили и загадывали: пусть хотя бы один-единственный раз нам повезет и мы обгоним самолет в небе! Но раз за разом, лето за летом пассажиры пролетающих над Москвой кораблей прибывали на Южный полюс первее нас и праздновали дружественный союз человека и пингвина без ярких ленточек и завернутых в разноцветные упаковки подарков. Мы с другом грустили, но недолго, поскольку, возвращаясь домой после пробежки, придумывали, перебивая друг друга, какие приключения ждали приезжих гостей на холодном континенте, а пингвины им помогали и выручали из сложных и забавных ситуаций.
Как же тогда было весело. Никаких взрослых проблем и тревог. Никаких забот. Только самолеты, солнце и пингвины, которые, собравшись стайками во льдах далекой Антарктиды, задирают головы вверх и водят клювами в поисках железных птиц в небе.
Внезапно я слышу далекий гул, похожий на отзвуки взрывной волны, и смотрю вверх. В небе появилось второе ослепительно яркое солнце. Огромный бело-лимонный шар, обрамленный красным кольцом, увеличивался с каждой секундой. Я вдруг понял, что это не новое светило. Это взорвался самолет, за которым мы бежали.
Ноги подкосились. Силы вдруг вытекли из меня, я не мог стоять. Я упал на тротуар и закрыл глаза. Но почувствовал под собой не мягкий, подплавленный из-за жары асфальт, а грубый деревянный настил.
В третий раз открываю глаза. И увиденное, ощущаемое поражает. Я лежу в коридоре какой-то сельской больницы: пахнет сыростью, стены обшарпаны, нет ни столов, ни стульев, во все кабинеты, выходящие в коридор, раскрыты двери. Не слышно ни звука, словно больница мертва, будто здесь никого и никогда не было. Опускаю глаза и вздрагиваю: я лежу, накрытый одеялом на жестких досках в самом начале коридора. Что это за видение?! Никогда не был в этом месте, никогда не оказывался в таком положении! Я осмотрелся по сторонам, но не увидел ни одной живой души.
Вдруг слышу всхлип, который превратился в тихий плач. Я поднял голову и посмотрел в другой конец коридора. Опешил в который раз за последние минуты. На одной-единственной ободранной банкетке сидела согнувшись, возникнув из ниоткуда, Лиза, пряча лицо в ладонях. Ее тело сотрясалось от плача и стонов.
- Лиз? Лиза! – позвал я, вскочил с настила и подбежал к супруге. Рухнул рядом на банкетку, прижал к себе, гладил по плечам и волосам.
Мне было тревожно и страшно. Я понимал, что это нереально – не могло быть реальностью! – однако становилось не по себе. Что же в этот раз уготовано испытать?
Лиза не отнимала от лица ладоней, а продолжала рыдать и раскачиваться. Я не мог выдавить ни слова. Так прошла минута. Наконец она произнесла сквозь всхлипы:
- Я потеряла его…
- Что?.. Что… – Я замотал головой. Сердце застучало быстрее.
- Потеряла... Нашего ребенка...
Ее голос сошел на крик. Сердце подскочило к горлу. Лиза вскинулась и, скалясь, яростно посмотрела на меня. Я отпрянул, часто дыша, и опустил глаза на ее живот. Он был большой, как на последнем месяце, но вдруг из-под юбки потекло что-то темно-красное, скапывая на пол, расплываясь по банкетке – кровь. Я шарахнулся и вскочил, вновь посмотрел на супругу, ничего не понимая. И вскричал.
Вместо ее лица на меня смотрело черное пятно, а на месте глаз были огромные прорези без зрачков. Чудовищное нечто, одетое в платье супруги, окровавленное, вскочило, поедая белесыми разрезами вместо глаз, заверещало и накинулось на меня.
Я не успел убежать. Успел лишь истошно завопить и закрыть лицо руками.
Кажется, оно на меня налетело и поглотило...
Но к своей бесконечной радости я очнулся, по-настоящему. И вместе с сознанием ко мне вернулся голос. Я вскричал, чувствуя жар и дрожь во всем теле. Вслед за мной охнул еще кто-то. Я резко повернул голову, не готовый встретить новое испытание, безумно вращая зрачками и задыхаясь – страшное волнение раздирало грудь. На лице и теле выступил обжигающий кожу пот.
Я тяжело восстанавливался в реальности, не успевая соотносить увиденное с действительным. Мне потребовались секунды, чтобы только начать приходить в себя: до этого я испытывал невообразимый страх. Надо мной, припав на колени, склонились Элт и, что удивительно, Улло. Оба беспокойно смотрели на меня, ожидая, когда я приду в норму.