После минутного молчания негромко произнес Улло. Он и Меро еще некоторое время смотрели на инициированного, который погружался в сон. Удостоверившись, что тот дышит ровно и спокойно, лекарь снял с его головы полотенце и оставил у таза с водой.
- Спиши всё на волнение, – вздохнул Меро и коснулся плеча Улло, предлагая ему покинуть комнату. – Понимаю твою заботу о нем. Ты к нему привязался. Как и к своим предыдущим ученикам. Ты ко всем хорошо относишься.
Выходя из комнаты, Улло погасил маячок-лампочку, витавшую под потолком. Меро вышел с портфелем в руке и закрыл за собой дверь.
- Что же с ним может быть... – Милиан опустился на диван и потеребил висевшие на груди на цепочке очки, глядя куда-то перед собой.
- Я не берусь что-либо утверждать. Повторюсь в который раз. Надо изучать. И как можно скорее. Вдруг это отравляющее заклятие медленного действия, и Константин будет медленно умирать, совершенно об этом не подозревая, – вполголоса произнес Меро.
Улло поднял на него глаза, полные тревоги. Врач промолчал и направился к выходу.
- Ты сильно задержался. Прости. Уже достаточно поздно. – Милиан встал проводить Меро.
- Не извиняйся, я же сам остался, иначе быть не могло. – Тот помотал головой, запахиваясь в плащ. – Если Венди еще не легла спать, когда вернешься домой, извинись перед ней за меня. Что не пропустил ее к Константину. Он правда еще не в том состоянии, – добавил Меро, беря в руки портфель и доставая кулон. Улло кивнул.
Лекарь ушел. Милиан поправил шторы и занавески на всех окнах, оставив меж ними лишь тонкие щели для неяркого света, льющегося от фонарных столбов, звезд и луны.
Он вернулся на диван и лег на него. Сейчас немного отдохнет, приведет мысли в порядок, закрепит и удостоверит защитные печати на квартире Кани и вернется домой, к Венди и ее няне, которые, собственно, уже могли лечь спать. Тогда он не станет их будить и уйдет к себе в комнату. Ее максимальный мебельный минимализм удивлял тех, кто впервые оказывался у него: несколько крепких настенных полок, на которых умещалось всё вперемежку – от книг и журналов до инструментов для ремонта, полутороспальная кровать и причудливой формы тумба со столешницей. На обеих стенах – картины супруги: она больше рисовала городские пейзажи и природу, так легко нанося мазки, точно казалось – всё настолько легкое и мимолетное, что упорхнет при малейшем дуновении даже слабого ветра, унесется, словно воспоминание, останется лишь один пустой холст. В комнате можно отдыхать от суеты, разглядывая яркие краски жизнерадостной столицы и пышущей природы, чем он, Улло, и занимался.
Милиан закрыл глаза, пытаясь отогнать тревожные мысли и думая о завтрашнем дне, который, он надеялся, принесет больше удач и пройдет без лишних тревог. А Константин обязательно поправится.
Глава 17
В утро, следующее за ночью кошмара, когда я вышел из комнаты, первое, что услышал, показавшись в назовем это гостиной, был громкий и радостный голос Венди. Она назвала меня по имени, спрыгнув с табурета на кухне, стрелой выбежала навстречу и, сияя глазами, в которых читалась безумная радость, на эмоциях схватила меня за руки, прыгая от нетерпения.
- Привет, – произнес я, улыбаясь. Вид у меня помятый, несвежий, я это понимал даже без взгляда в зеркало. Но девочке всё равно: она была безгранично рада видеть меня на ногах.
- Как хорошо, что вы поправились! – протараторила она и, взметнув ко мне взгляд светлых серых глазенок, вдруг порывисто обняла. Я малость стушевался, не ожидавший от нее такого проявления эмоций, но положил руки на плечи и дружески потрепал. Ее сердце так быстро билось, что я боялся, будто оно выскочит. Вышли и Улло и Кани. Я посмотрел на них. Оба улыбнулись, глядя на девочку, и приветственно кивнули мне.
- Кани, у вас очень милый дом, – произнес я, оглядев пространство, и остановил взгляд на волшебнице. Волосы уложены в ту же прическу, когда я видел Кани первый раз, только сейчас женщина одета в свободную юбку и светлую блузу с длинными рукавами.
- Спасибо, Константин. Рада, что вам лучше. – Кани одарила меня теплой, будто материнской улыбкой.
- Я могу воспользоваться душем? – спросил я.
Женщина улыбнулась шире и вытянула ладонь в безотказном, приглашающем жесте.
- Венди, дяде Косте нужно освежиться. Я спал долго, как медведь в спячке. – Не уверен, поняла ли Венди, кто такой медведь, может, они в Изнанке и не водятся, по крайней мере, я не читал, но девочка разжала руки и отступила.
- Бери что необходимо, – сказал Милиан. Я еще раз посмотрел на своих волшебных друзей и удалился в ванную.
Хорошо, что в доме Кани оказались рычажки-регуляторы и дозаторы, чтобы вручную, без магии, изменять напор и температуру воды, ведь я так и оставил свою палочку лежать на стуле в комнате. Я с минуту повертелся перед зеркалом, осматривая и ощупывая на себе практически зажившие ссадины. Шрамов от разящей темной магии почти не осталось. С каким блаженством принимал душ, описать не получится: это было в высшей степени удовольствие. После почти недельной разлуки даже с элементарным мылом я думал, что лучше в жизни ничего быть не может. Вновь воспользовался станком и окончательно сбрил новую наметившуюся щетину. Досуха растерев волосы широким полотенцем, переоделся в одежду мне по размеру: стиранная и отглаженная, она лежала на полке рядом с полотенцами – брюки и рубашка, что я носил в хранилище. Даже тапочки для меня приобрели, вот приятно. Как-то неловко получается: живу тут, место занимаю, своей беспомощностью требую к себе внимание, еще лечат меня задаром, тратятся на меня, кормят, одевают, разрешают всем пользоваться… Что за удивительный изнаночный народ! Я даже для Вадика, лучшего друга, могу при обстоятельствах лишний рубль зажать, а тут совершенно иное отношение к чужеземцам. Нет, не то чтобы Вадик чужеземец, он всё-таки родился и двадцать лет жил в Москве, но потом свалил в Питер. Эх, Вадя, надо с тобой увидеться, встретиться, не дожидаясь ближайших ноябрьских праздников. Так вот умер бы здесь, в Изнанке, и не свиделись больше никогда.
Опять я про гибель. Опять про фатум, стерегущий меня, кажется, за каждым углом каждого дома. Хватит. Да, мне страшно, я боюсь, молча признался сам себе, вглядываясь в свое отражение. Но лучше, несмотря на перенесенные события, постараться взять себя в руки, чем изводить, постоянно копаясь в ужасных воспоминаниях, ворошить пережитое и всё больше угнетать себя мыслями, не пора ли расстаться с Изнанкой, бросить всё и всех, отказаться от колдовства. Кажется, я избран Провидением в самый неподходящий для себя момент: время моего успешного взлета по карьерной лестнице наложилось на пробуждение их старого врага. А, может, наоборот – самый что ни на есть подходящий для этой чародейской страны?
Занимаемый противоречивыми мыслями о событиях последних дней, я вышел из ванной. Стоял и ступал довольно ровно, но мышцы еще ныли, хотя это была незначительная усталость. Встретившись взглядом с Милианом, я прошел на кухню, где Кани накрыла для меня завтрак, выставив на стол тарелку и кружку.
Каждый новый день из последующих десяти был похож на предыдущий.
Кани и Милиан теперь оставляли меня ненадолго: приходили каждый день с Меро. Впервые наблюдал близкие, хоть какие-то отношения Улло с женщиной. Венди не в счет – она хоть и женщина, но еще маленькая и вообще родная внучка, к ней отношение особое. А тут другое. Кажется, маги друг другу симпатичны: тепло общаются, обмениваются ясными взглядами, друг друга поддерживают – ведь много лет знакомы, если предположить, что Милиан нанял Кани для воспитания Венди, когда та была еще совсем крохой. Или это мне всё-таки кажется… Поднимать эту тему я, понятное дело, ни с кем из них не решусь: не мое дело.
Утром после завтрака показывался Меро, пичкал меня новым лекарством, спрашивал жалобы, фиксировал общее физиологическое состояние и магический аурный фон. На мой вопрос о заклятии Морсуса ответил, что для начала хотел бы собрать и накопить больше данных о моем здоровье, чтобы потом их полно проанализировать, систематизировать и после выдавать какие-либо предположения. С каждым днем я чувствовал, что мне лучше. То ли магия помогала, то ли сам старался предаваться позитивным мыслям о выздоровлении и скором воссоединении с семьей.