У нас с Тецуо был план — проехаться на фургончике от Лондона до Сторожевой горы в заливе Байрона, что является крайней точкой Восточной Австралии, и встретить там рассвет 2000 года. Мы должны были провести там дискотеку и решили проделать наш путь на машине. Мы связались с ребятами из самых крутых клубов Европы, Скандинавии, России, прибрежных курортных городков Юго-Восточной Азии и составили график наших выступлений по всему маршруту. Дорога наша петляла и извивалась по континентам из конца в конец, но мы дали слово охватить всю землю, заткнуть за пояс все эти клубы и дискотеки и завершить наш последний тур большой рэйв-тусовкой на Сторожевой горе на рассвете 2000 года. План завершался небольшой остановкой в дождевых лесах залива Байрона, где мы собирались слегка расслабиться и поторчать.
Тец подумывал вернуться к себе в Японию, где мы с ним и познакомились, назад к своим друзьям и родным. А я был готов начать новую жизнь. Никаких дел в Англии у меня не оставалось, можно было начинать все сначала, и новое тысячелетие, мысль о котором лихорадила все человечество, подходило для этого как нельзя лучше. Отличный момент, чтобы красиво и бесповоротно уйти, так чтобы это не расценивалось, как бегство. К тому же, это было вполне в духе ветреной, беспорядочной, бродячей жизни ди-джея.
Как я уже говорил, с Тецуо мы познакомились на турне в Японии. Во время шоу в «Ликвид Румз» полетели кондиционеры. Тысяча помешанных на техно японских тинейджеров разделись до нижнего белья, как на их месте поступили бы и английские рейверы. Изможденные танцами, они засыпали прямо на мусорных бачках, в то время как другие еще продолжали дергаться и извиваться в такт музыке, а в кондиционерах скрипел и трещал сухой воздух. В этом-то кошмарном чаду ночного клуба на седьмом этаже в диско-квартале в Токио мы и столкнулись лбами в прямом смысле слова, когда одновременно склонились над коробкой с дисками. Тецуо был в тот вечер в одной программе со мной, он неплохо говорил по-английски, и вскоре мы подружились. Пару месяцев спустя он позвонил мне из Хитроу и появился у меня со своими дисками и студийным оборудованием, да так и остался. Мысль о путешествии пришла мне в голову, когда я однажды возвращался из Мельбурна, еще не излечившись от страха перед цунами, отчаявшись порвать с неумолимой круговертью аэропортов и курсов валют, как старый ковбой, который не в силах отказаться от своих шестизарядных кольтов, который, безнадежно отстав от жизни, отчаянно держится за свое.
Мы проехали всю Европу, фургончик мчал как новый. Мы устраивали дискотеки, купались в дружеских объятиях и принимали их за чистую монету, вглядывались в лица, пожимали руки, соприкасались с телами, а потом исчезали, оставляя за собой лишь отголосок своей славы. Не раз мы подумывали остаться, взвешивая все за и против наших пристрастий (и любви своих неверных поклонников), словно горсть обкатанных камешков на морском берегу перед тем, как выбросить их в море. В горле стоял ком, образы наши таяли и исчезали. А наши поклонники толпились на берегу, глядя на нас, улыбаясь и махая руками. Постепенно они скрывались из виду, а мы продолжали тихо скользить по темной холодной поверхности воды, вновь и вновь пытаясь добраться до самой сути.
Основные трассы континентов везде были загружены, порой нас охватывала настоящая паника, чувство это всплывало откуда-то из самых глубин, как шероховатая спина древнего кита. Машины и автобусы стали наполняться беженцами, после того, как солидные цивилизации и культуры поддались охмуряющему шепоту мистиков, претендующих на пророчества — тех, кого сначала не воспринимали всерьез, считая чудаками с навязчивыми идеями, маньяками, одержимыми тайнами старинных рукописей и толкованием древних святых манускриптов. Слухи и всякие пророчества разрастались до размеров эпидемий. Яркие огни в небе, мистические предзнаменования и знаки, случайное слово, слетевшее с губ за стойкой бара — все это могло появиться на следующий день на первых полосах газет. Правительства и когда-то всемогущие СМИ оказались слишком нерасторопными и закостенелыми, чтобы сдерживать распространение этих бессмысленных и абсолютно алогичных идейных вирусов. Возникали новые субкультуры, наставляющие и направляющие своих приверженцев. Они не шли ни на какие компромиссы и тупо гнули свою линию. Страны погружались в состояние летаргической анархии, а люди сами решали за себя, куда им идти и постепенно разбивались на тысячи отдельных мини-государств. Не то, чтобы это выглядело так радикально, никто, конечно, не размахивал флагом на улицах и не городил баррикад. Просто после работы каждый садился перед своим компьютером, чтобы проверить последние сообщения электронной почты, закрываясь, словно в чулане, в своих ограниченных, запуганных и косных мирах. Всюду были недомолвки, шепотки, тайные послания и знаки, которые отделяли одних людей от других. Не было уже никакой общей цели, никаких причин повиноваться, бояться, к чему-либо стремиться. Общество стало загнивать.