Инспектор хотел расспросить о деталях штопки, но Сосик придвинулся к нему как-то сквозь Вику, словно её и не было. Свет от ближайшей свечки пал на него широко — кафельное лицо, короткий нос, тёмные очки, чёрные волосы и тонкие губы, беспрерывно и незаметно дрожащие от лишь им ведомого холода.
— Ты — кто? — спросил Сосик, прошивая его тёмным блеском стёкол.
— Инспектор уголовного розыска, — пошутил Петельников.
Кто-то засмеялся. Сильнее дрогнули губы у Сосика.
— Он изобретатель, — вмешалась лиловокисейная.
— Это Катин, — объяснила Дарья.
— А где её муж? — усмехнулся Сосик.
Катя, которая обычно бывала вся в движении, лежала на животе и, подперев руками голову, уныло разглядывала надкушенный бутерброд. Встрепенувшись, она кокетливо спросила:
— А с другом нельзя?
— Тогда — целуйтесь! — приказал Сосик.
— Зачем? — испугалась Катя.
— Для доказательства.
— Целуйтесь! — закричал уже опьяневший парень в шёлковой рубахе.
Катя испуганно села. Инспектор не стал ждать, опасаясь за её нервы, — подсеменил на четвереньках и чмокнул в приоткрытые губы.
— Не такой уж я противный, — успел он пошутить.
Гости пьяно захлопали.
Чему учат работников милиции в специальных школах? Всему. Но всему не научишь. Например, не учат пить «из горла» коньяк «Наполеон» после преступника. Не учат целовать нелюбимую женщину.
Увидев, что к нему, чуть не вылезая из собственной кисеи, крадётся лиловокисейная, Петельников решил выйти из комнаты — ноги жаждали прямоты.
Воздух в передней оказался свежим, без алкоголя и свечного дыма. А в кухне стояла светлынь, потому что за незанавешенным окном плыла белая ночь.
Петельников прошёлся по коридорчику, разминая ноги. Теперь его занимала лишь одна мысль: как незаметно подступиться к Сосику? Или к этой Дарье. Но его глаза работали; привыкшие замечать незамечаемое, они вдруг увидели меж ящиков для обуви и трюмо полосу, светлую, как ночь за окном. Инспектор подошёл.
Белый чемоданчик-«дипломат»…
Петельников облизал губы, на которых остался вкус импортного коньяка. Он знал, что заглянет в этот чёртов «дипломат», хотя у него на это есть всего несколько секунд. Впрочем, может быть, и их нет.
Инспектор рывком вытащил чемоданчик, быстро прошёл в туалет и заперся. Тихо. Он пошумнее спустил воду и взялся за «дипломат», который оказался удивительно лёгким. На замок Петельникову понадобился всего один момент. Крышка откинулась…
Чемоданчик был пуст. Ни денег, ни оружия, ни бриллиантов. Ничего. Только в углу свободно болтался засаленный блокнот. Инспектор распахнул его пластмассовую обложку. Фамилии и адреса, фамилии и адреса… И какие-то цифры, и какие-то знаки. Почти весь столистный блокнот был испещрён адресами, фамилиями и цифрами.
Петельников уже хотел его захлопнуть вспотевшими руками, как взгляд споткнулся на одной фамилии… «М. Ефременко». Не тот ли, не спортсмен ли Миша Ефременко, который продал чужой магнитофон и деньги потратил неизвестно куда? Инспектор побежал взглядом по блокнотным столбикам медленнее… «Новая 80–13». Где-то подобный адрес он видел. Живёт кто-нибудь из знакомых? Остался в памяти от многолетней оперативной работы? Да нет, адрес он видел недавно, вот-вот…
И в памяти инспектора проявилась его кабинетная карта; фиолетовый эллипс на ней, похожий на гроздь винограда «Изабелла». Там был вписан этот адрес в одну из виноградин…
Петельников опустил руки с «дипломатом», позабыв про время и опасность. Найденный адрес и видение карты замкнули какую-то логическую дугу, сцепив и расставив всё по своим местам. Избиение парня у мола, охота за Леденцовым-свидетелем, жажда подростков к деньгам, роение их вокруг диско-бара… Теперь можно вести следствие — для этого нужен лишь этот замусоленный блокнот. Вызывай ребят и допрашивай…
Первым и единственным желанием инспектора было спрятать блокнот во внутренний карман своей куртки и уйти с этого дня рождения. Но такой партизанский ход не годился, докажи потом, откуда взят блокнот и кому принадлежит. Да и Сосик мгновенно бы сбежал. Оставался один путь, законный, — изъятие с понятыми.
Инспектор опустил блокнот в чемодан, сомкнул замок, прислушался и вышел в коридор. На цыпочках, балеринной пробежкой, достиг он прихожей и сунул «дипломат» на прежнее место…
Распрямлялся он уже под осторожный шорох открываемой двери. Петельников выхватил из кармана расчёску и откинулся перед зеркалом далеко назад, будто бы и перед этим таким же образом развеивал свою шевелюру. В зеркале за его плечами мелованной бумагой белело лицо.
— Прихорашиваешься? — гортанно спросил Сосик.
Не оборачиваясь, инспектор начал чесать шевелюру:
— Деваха тут есть, в кисее…
— Ты — драться — любишь?
— Драки не для мужей.
— А — для — кого — драки?
— Драки для мальчишек.
— Неплохой мысляж. Все уйдут — поговорим. Мужей — я люблю.
Сосик пошёл на кухню. Инспектор вскользнул в комнату — в шум, в дым и в свечную полутьму. Лилово-кисейная словно ждала его — стояла распрямившись у двери, что давалось ей с трудом.
— Изобретатель, твоя Катя желает смотреть по телеку балет.
— На льду? — рассеянно спросил инспектор.
— Нет, на полу.
Он искал решения — быстрого, верного, единственного. Петельников пал рядом с Катей и тихо спросил:
— Телефон тут есть?
— Нет.
Задача усложнялась. Сам он выйти и позвонить не мог — это вызвало бы подозрение. Катю не пошлёшь, тоже подозрительно, поскольку пришли они вместе. А внезапный уход вдвоём мог бы насторожить и спугнуть Сосика.
Инспектор поднял голову — напротив сидела «школьница» и расплетала косички. Час её вовлечения настал…
Он подполз к ней и негромко сказал:
— Вика, у меня к вам дело.
— Личное?
— Послушайте меня серьёзно. Я — инспектор уголовного розыска.
— Вы принимаете меня вон за ту диско-дуру в кисее?
Петельников повернулся так, чтобы закрыться от всех за своей широкой спиной, и вытащил удостоверение. В прозрачных Викиных глазах ничего не отразилось, кроме мотыльковых огней свечек.
— А какое дело?
— Идите на улицу, позвоните вот по этому телефону и скажите, чтобы сюда немедленно выезжала оперативная группа — мол, Петельников сказал. Поняли?
— А они поедут? — спросила она лениво, будто оперативные группы вызывала ежедневно.
— Поедут. Только придумайте причину для ухода.
— Пойду маме позвоню, — громко объявила Вика, вставая.
Инспектор облегчённо вернулся к скучающей Кате. Он сразу успокоился — теперь оставалось ждать. От этого внезапного спокойствия и от выпитого коньяка на него напал дикий жор, поэтому он подтянул к себе доску с рыбными бутербродами. Петельников взял два, сложил их вместе, рыбу на рыбу, и хотел было начать, чревоугодие.
Но на пороге появилась Вика и сделала ему знак выйти. Он отложил двойной- бутерброд…
— Мне нужно вам кое-что сказать, — почти прошептала Вика, показывая на кухню.
Он пошёл по коридорчику… Он уже миновал туалет…
Сильный удар в затылок остановил его. Инспектор хотел повернуться с мгновенным выпадом правой руки… Но второй удар — чем-то тупым и вроде бы не очень твёрдым — пришёлся ниже затылка, по шее. Инспектор выстоял, но ему вдруг расхотелось поворачиваться. После третьего удара он упал на колени…
Сознание Петельников не терял — оно лишь затуманилось небывалой ленью и едкой болью. Его куда-то волокли, куда-то положили… С ним что-то делали…
20
Путь ко второму парню лежал мимо райотдела милиции. Беспокойство леденцовской души передалось ногам, и они сами, никого не спрашивая, выскочили из автобуса и понеслись к дежурному — узнать, не поступило ли каких вестей и не было ли вызова в квартиру Дарьи Крикливец… Но дежурный ничего не знал.
Поникший Леденцов вышел из здания милиции, но мысли его бились неугомонно. Отбросив нематериалистические вздохи о душе, он старался укрепиться логикой. Ведь ходил Петельников и в не такие гнёзда, бывал и не в таких «малинах», и сиживал в глухих засадах, и брал рецидивистов… Почему же теперь Леденцов волнуется за него? Потому что капитан пошёл неизвестно куда: не в «малину», не в засаду, не рецидивиста брать… А может, леденцовское беспокойство подогревается незабытым ударом по голове?