– Они дебоширят много, а не танцуют, – сказала я. – И вообще, это открытое кафе, будет с реки дуть…
… «Неаполь» как сейчас передо мною! – красные стулья и прозрачные стены из темного стекла. Музыкальный тон почти неощутим, как воздух, – лишь изредка чем-нибудь зацепит. Мы чинно расселись вокруг пустого стола, строили из себя воспитанных. Потом нам вынесли меню – твердые книжечки с розовыми страницами. Мне это показалось такой небывалой роскошью, что я посчитала чуть ли не за честь подержать его в руках. Там было множество названий – целая куча всякой еды. В каких количествах создают изысканное! А мы знаем только одно трехэтажную бутербродную закуску, которую можно разложить на первое, второе и сладкое.
Я так и не поняла, что они заказали. Всю ответственность переложили на именинницу, и она, в длинном платье бордо, с мягкими кудрями, самостоятельно попадала пальцем в небо. Я не слушала, потому что изучала перечень алкогольных напитков – соединеннокоролевских и импортных. Название «ирландское вино» рисовало в воображении средневековые замки да ненасытные глотки. Но по крайней мере это нечто историческое, с грамотными этикетками, насыщенное цветом и искрами, как волна и фруктовые грозди; густые ликеры – красивое в звенящих фужерах и на страстно влажных губах. Были еще бочки с потонувших кораблей, залитые паркеты, натюрморты, хоббиты, вереницы с красными носами и пьяные слезы…
Все это мелькнуло и пропало. Появился на столе кувшин с ягодным муссом и первая закуска – из перемешанной с белым соусом массы измельченных до неузнаваемости овощей и сухой хрустящей лапши; посередине круглой тарелочки красовалось маленькое, чуть голубоватое перепелиное яйцо.
– Салат «Гнездышко», – объявил Зэкери, хватаясь за столовые приборы. Он принялся энергично ворошить соломинки: посыпались откуда-то изнутри зеленые листочки приправы. Потом мы отведали шашлыков на чистых блестящих стержнях – круглые мясные рулеты с чесноком. Они втроем выпили бутылку шампанского, заедая выжатыми компотными ягодами.
… Мокли губы от блестящей вишневой кожицы. Вот сидят в ресторане счастливые люди… Вокруг темно, а люстры создают красноватый туман. Странные отсветы у них на лицах от собственных горящих глаз. Они только что танцевали вальс с бокалами вина – немножко проливали его на туфли. Потом они целовались за своим столиком – и вместе с поцелуями передавали друг другу ягоды – изо рта в рот. Это был их собственный десерт – клубника с сахаром, от которой мокли у них губы…
Я совсем не слышала, о чем говорят мои друзья – пыталась сосредоточиться на внутренних ощущениях и растерянно разглядывала на блюдце три белых шарика, состоящих целиком из одного только крема.
– У меня во рту постоянно вкус того, что я недавно проглотил, – донеслись до меня детские рассуждения Зака. Это почему-то обострило все мои чувства, я поняла, что не могу больше терпеть – скорее сойду с ума, как раненое животное.
– Я выйду на минутку, – сказала я, тяжело вылезая из-за стола. В такие моменты всегда хочется выглядеть непринужденной, но что делать, если уже сама собой не владеешь? Я зашла в туалет и остановилась перед водопроводным краном. Опять начинается одно и то же. Меня тошнит! – и ужасно режет правый бок. Ничто мне теперь не поможет – и будет разъедать боль, пока все внутренности наружу не вылезут; она постоянно рождается там, где-то глубоко под джинсами, словно воскрешаясь, – глухая, ненужная боль. И всегда тошнит – независимо от того, что я ем, и ем ли вообще. Даже в компании, когда я хочу расслабиться, каждый раз портит все эта тошнота от любого куска.
– Лучше бы я умер, – произнесла я вслух и уставилась на свое отражение. Испуганные, нездоровые, мокрые глаза… Потрогала холодную раковину, потом намочила руки и зачем-то провела обеими ладонями по зеркалу. Когда я еще жила дома, портрет Мигеля лежал на письменном столе под столом. И часто случалось так, что именно на него я проливала слезы. Тогда я гладила его, покрывала с головы до ног солеными каплями, и он жил под моими мокрыми руками; тогда самые кончики пальцев говорили мне: я успокаиваюсь… А теперь размазываю по зеркалу собственное отражение, будто хочу его стереть. Что это за жалкое мое подобие, прикрытое тщательно выбранной одеждой? Без конца устают глаза, падает давление, корни волос уже начали болеть под приколкой, весь лоб опять в гнойных рассадниках – и еще достала со своей тошнотой! Вот уродина!
– Что случилось? – тихо спросила Энджи.
– Пройдет. Мне уже лучше…
Принесли счет – маленькой твердой книжечкой. Потом мы фотографировались на лестнице – останавливали прохожих и вручали им фотоаппарат.