Не знаю, как я все еще удерживаю книгу в руках, как мне удается окончательно не пасть духом, не скатиться… Раньше это было моей единственной целью, я мечтала о прогрессе – а теперь сил хватает лишь на то, чтобы сохранять позиции… Когда разрушается автономность призвания, распадается на несколько частей, усилий человеческих на каждое поприще приходится все меньше, – и это просто, как в математике. Желания мешают друг другу, противоречат, любая неудача отзовется эхом несколько раз, вызовет ряд одновременных и равнозначных неудач. Разве плохое настроение, полученное за порогом, не отравляет потом жизнь в стенах? С памятью о старой привязанности стремлюсь я, но при этом еле удерживаю себя в рамках благоразумия. На что годится знание в безумной голове, какие плоды оно несет, какую изобретательность? Но разве могу я позволить, ЧТОБЫ ИЗ МЕНЯ НИЧЕГО НЕ ВЫШЛО?!! Жестокий гений – тоже гений, и в конечном итоге, уже нет разницы, отчего в свое время ослепло сердце – от односторонней умственной жизни или от безответной любви. Бог милостив! – возможно, литература в моих руках не так страшна, как могла бы быть химия или физика. Вот единственный выбор, который я сделала по всем правилам взаимоисключения: в школе эти предметы прекрасно совмещались, но потом они превратились в разные профессии, в разные исследования, в разные мышления и судьбы. Если бы я уже тогда не была надорвана, я бы обязательно попыталась объять необъятное и, скорее всего, закончила бы кровоизлиянием в мозг. Мне хотелось летать – на самом деле, а в итоге «Полетом» я называю свой роман… И пусть кончатся на нем мои нервы – зато организм спокоен, что какой-нибудь новой технологией взрыва гениальную голову точно не снесет. И мы целую жизнь будем тратить на то, чтобы описать желаемое, но потерянное, возможное, но не выбранное! Может быть, это непонятное и ненужное признание, но у него есть веская причина – биологическая. То, что гниет в земле – ей на пользу; то, что гниет в живом – рано или поздно тоже станет гнить в земле с аналогичной пользой, а всякое живое до смерти будет поступать эгоцентрично, вопя о своей ране…
Как бы там ни было, но выборов я больше не делаю – даже под угрозой пресловутого кровоизлияния; мне все равно. Нет человека – нет проблемы! Но пока я живу – слишком больно постоянно что-то терять, даже в угоду другому. По сему болтаюсь между небом и полом, мысленно и душевно парю, то немного повыше, то чуть съеду – эдак лавирую… Представляется мне машина, какой-нибудь механизм, но только совсем, бедняжка, разломанный – и все равно трогательно и беспомощно гремит он пружиной, пытаясь выполнить свою функцию. Сознание в этом смысле выигрывает больше. Если заклинит, оно способно саморегулироваться: где-то сбросит лишнее в Ид, где-то вытащит в последний момент что-нибудь спасительное… Очевидно, благодаря именно этому процессу и уживаются Мигель и Учеба… во мне (не знаю точно где: в голове, в сердце, в душе, в нервах, в крови?). друг с другом почти они уже сродняются, друг в друга вгрызаются, друг друга портят – сами того не замечая, а совокупностью своей портят меня. До такой степени, что иногда я даже УЖИН НЕ МОГУ СЪЕСТЬ… Потому что меня ТОШНИТ ОТ ЭТОЙ ЖИЗНИ…