… Господи, что же такое происходит? Я никогда раньше не видела звезд. Эта мелодия в тумане свела меня с ума – и все еще звучит с каждого светила, что блещут в ночи. Дышу и живу…, задыхаюсь от жизни, от дождя, от тепла. Все Мишуткины атрибуты! Алойк ловит мои руки, а я уж ничего не соображаю.
– О! Я смотрю, ты в восторге?
– Да, в экстазе. Хорошая музыка – моя слабость…
– Макс сказал, что ты увлекаешься танцами. Обязательно заходи ко мне в университет, у нас с тобой найдется, о чем поговорить…
В этот момент я уловила взгляд Энджи, немного затаённый, но, смело и открыто заглянув ей в глаза, я упрямо пожала протянутую руку Алойк.
– Конечно, зайду.
Короткая сцена – никто даже и не понял, что это была сцена. И честно признаться, лучше бы она тогда поскандалила и демонстративно оттащила меня от Каваливкер…
Шла сейчас по темноте домой и смотрела в небо. Хотелось, чтобы рядом не было людей – тогда я бы крикнула изо всех сил: «Мигель!» – без других слов. Человеку приятно, когда его зовут по имени – это психология. Я так хочу, чтобы он почувствовал, что в мире есть я, кричащая в небо его имя и любящая его больше себя – и чтобы он всегда об этом помнил и меня дождался. Иногда страшно – разве могут сбываться все мечты? А потом рассуждаю: «Это не только мое счастье, но и его тоже – и любовь угодна богу, потому что дает предпосылки к продолжению рода. И медаль я получила серебряную, а не золотую… А золотую до сих пор хочу!.. Так, возможно, он – моя высшая награда?»
Мигель, Мигеле, Миг, е ещё лучше – Микки, мягкое, детское прозвище: человек с таким именем никогда не станет злодеем… Какой же ты на самом деле? Смотрю на тебя, и мне кажется, что ты не можешь быть каким-нибудь не таким, как я себе представляю! Иногда у меня возникает чувство, что тебе грустно, и ты зовешь меня, свою любовь, которую уже отчаялся найти. В такие минуты хочется подойти к тебе, погладить, покачать твою голову, поцеловать в лоб, сказать, что я здесь, рядом с тобой, ничего не бойся… Иногда чувствую, что тебе плохо, что с тобой что-то не так – и хочется бросить все, бежать, найти тебя непременно, рыдать – кинуться на шею, сказать, что мне тоже плохо и только с тобой я выживу… Мишка, так жалко тебя и себя! Я и говорю одну сплошную жалость, как будто все несчастья мира расписаны в наших грустных глазах…
Тоска глядит… Вот уставится и сверлит дырку. От предметов отражается, от стен, окон, дверей, людей входящих, людей уходящих – как затянет! – и хочется выть на луну… Как собаке…
– Что случилось с тобой, моя Энджи? У тебя всегда было ровное настроение – доброжелательность, предсказуемость, флегматичность. В тебе не было взрывов. Я и не помню, когда ты в последний раз плакала…
– Когда чуть не ослепла… А теперь мне кажется, что лучше бы я не видела этого мира…
– Отойди от окна, Энджи, там уже нет солнца. Ты просто пытаешься спрятать от меня глаза – и напрасно… Я видела, как ты расстроилась, когда не нашла диска… и тебе не удалось вновь увидеть Джордана Шелли!
– Шатти, – воскликнула она, выражая восторг от собственных мыслей, но сами эти мысли прозвучали тихо-тихо, – у него прекрасные светлые волосы и бездонные голубые глаза. Он, должно быть, поэт!..
– Ах, Анна, как мне это все знакомо…
– Но ты послушай!.. Мне вдруг представился закат… Красное солнце садится за океаном… Красивое розовое небо… Шум волн, нежный ветерок, теребящий его волосы… Он стоит, озаренный вечерним солнцем, его одежда треплется ветром…, волосы разлетаются в разные стороны… У него задумчивый вид… Я иду по берегу в длинном сарафане, с распущенными волосами… Подхожу к нему… Он поворачивается в мою сторону и откидывает левой рукой волосы назад… Его нежно-голубые глаза улыбаются мне… Мое лицо озаряет счастливая улыбка… Он тоже улыбается мне своей безумно очаровательной улыбкой… Он протягивает руки ко мне…, и я бросаюсь в его объятия… Он подхватывает меня и, прижав к себе, кружит в порыве счастья… Я смеюсь только ему одному… Он опускает меня на песок и смотрит мне в глаза… Солнце освещает наши фигуры…
– Увы, все блондины холодные и недоступные…
– Все? А Макс?
– Энджи! Лучше ругай меня, но не говори, что он хороший…
Она замерла, глядя на меня с мольбой; она уже не понимала, что говорит, не соотносила меня с моими целями – и доказывала мне красоту блондинов, которая давно стала для меня горькой и трагичной… Я словно видела прежнюю себя со стороны! Нас было теперь не трое, а четверо в этой комнате – две парочки… Мне уже казалось, что история с Джорданом Шелли насчитывает много лет, и я уже устала от бесконечных разговоров о нем. Хоть ничего подобного и не было, но предчувствие всего этого за считанные секунды извело душу. Не осталось вдруг никаких сомнений: она его любит! – и пусть я узнала об этом первая, однако возникло чувство досады, будто я что-то пропустила, не доглядела – а попросту, не догадалась раньше… Но это можно было только предсказать, нагадать на кофейной гуще. Как злит осознание себя дураком: вот висело нечто над головой, я и не знала – и вдруг оно упало! Дальнейшие проблемы с последствиями стали видны, словно издеваясь, как на ладони!