На перемене Ленка отошла к белому подоконнику. Она расстроилась из-за классной и злилась на себя. Пора бы уже привыкнуть, Лена Каткова, к этим ее постоянным вслух громким насмешечкам насчет отца. Стеллка ей рассказывала, кое-кто таскает в школу подарки, может быть, Валечка ждет и от них, что как вернется отец из рейса, то Ленка притащит ей. Чего там ей притащить-то? Упаковку косыночек с золотой ниткой? Или мохеровый шарфик в клетку? Или кусок вырвиглазного кримплена? Да папа и домой никогда толком ничего не возил, а как привезет, то вечно пальцем в небо. То туфли маме на два размера меньше, то бракованный кусок гипюра. В ответ на мамины укоры крякал, хмыкал и, сердясь, кричал ноющим голосом:
— Да не умею я, магазины эти ваши, тряпки. У нас два захода были в порты, за шесть месяцев, чего я там куплю-то?
Сильно расстроившись, уходил в кухню, вытряхивал из пачки беломорину, дымил под форточкой, сутуля худую спину под нейлоновой рубашкой.
Мама грохала посудой, злым шепотом пересказывая, кому какие нормальные достались мужья, все в дом тащат, и денег приносят, и не сидят жены в долгу как в шелку, да скажи кому, что у загранщика в квартире не на что краски купить, ремонт какой-никакой сделать, не поверит никто. Папа сминал в пепельнице окурок, совал в полиэтиленовый пакет стеклянную банку под пиво. Говорил матери:
— В гараж пойду.
А она заходила в комнату к Ленке и, падая на диван, мрачно сообщала:
— Ну вот. Опять там с мужиками нажрется.
Ленка молчала в ответ. И тогда мама, вытирая пальцами уголки накрашенных глаз, предупреждала ее испуганно:
— Леночка, ты ему смотри, не скажи чего грубого. Папа у нас хороший. Только видишь, не умеет, как люди. Ну, такой уродился.
Только один раз Ленка сказала ей в ответ:
— Да ты бы сама не орала на него.
Тогда Алла Дмитриевна разрыдалась и ушла к себе, капать в чашку корвалол. Ленка вздохнула, и целый час просидела на диване, прислушиваясь к тому, как мама сначала громко плачет, потом сморкается, выразительно говоря вслух о несчастной своей жизни, потом ходит по коридору, громко хлопая дверями и скрежеща посудой. Ленка знала, мама ждет, когда она придет, клоня повинную голову, покается и позволит маме прочитать мораль, простить и успокоиться. Но как-то ей не шлось и не каялось. Так что после бывали еще день-другой тяжелого молчания и выразительных взглядов. И все забывалось, до следующего раза. Насчет отца уже разговору не было, но мама всегда находила, из-за чего устроить домашний театр, и Ленка, слушая ее высказывания, думала часто, тебе бы, мама, на сцене выступать, там и зрителей побольше.
А еще у отца была тайна. О ней Ленка знала, но вслух не говорила. Это когда она была совсем мелкая, родители разбежались и даже хотели развестись, но после помирились. А через год выяснилось, что пока они отношения выясняли, у папы успел родиться сын, и теперь его заочная почти было жена существует где-то в Ялте, и отец платит ей алименты, не по закону, а так, по договоренности. Это не слишком волновало Ленку, пока вдруг совсем недавно она не поняла, что где-то, буквально в пяти часах езды на автобусе, у нее есть брат. Младший. А знает она только, что ему сейчас двенадцать лет (мама говорила на кухне подруге, вертя в красивых руках пустой бокал из-под вина, еще пять лет, Томка, пять лет ему туда платить, да если бы по закону, то после и все, так он же придурок, и дальше будет помогать, ох и ох), и что зовут его — Валик. Дурацкое такое имечко, почти как Вася-Федя. Наверное, вырастет и станет Валентин. Ах да, еще он часто болеет, что-то с легкими, и потому папа вечно привозит красивые коробки с золотыми китайскими надписями, лечебные чаи и травяные сборы. Еще бы, откуда тут деньги лишние на Валечку Георгиевну, обойдется.
— Каткова. Слышь, Каток, чего сычом торчишь?
Ленка вздрогнула, поворачиваясь и скользя по крашеному подоконнику потными пальцами. Саня Андросов, первый в классе пацан, темноволосый, с волчьим лицом, темными глазами и смуглыми высокими скулами. В него Ленка влюблялась каждый год, начиная с пятого класса, вот каждый сентябрь, как придет после лета, а тут — Санька, черт шальной с нахальными глазами, быстрый, тяжелый в плечах и сильных ногах. Весь сентябрь мучилась, а после все проходило, и каждый раз Ленка надеялась, ну может и все. Потому что с четвертого класса, а может и с третьего, Санька любил Олесю Приймакову, конечно же первую красавицу в классе, да нет, наверное, сразу во всех девятых и десятых, в которую и без него были влюблены полсотни, наверное, пацанов. Саньку Олеся держала при себе, никуда не отпуская, но и никогда с ним не встречалась. Так что, ну их, понимала Ленка, себе дороже. В девятом стало ей легче, вернее вот сейчас, потому что год бегали они с Рыбкой на дискотеку, и теперь у них там совершенно другие знакомые, от школы напрочь отдельные. Оказалось, этого хватило, чтоб про Саньку не думать. Но сейчас, когда сам говорит…