Ехали обратно долго. Потому что сильно мутило, два раза выходили, и Ленка помнит, как Оля стояла за остановкой, крепко держась за тонкий ствол деревца и оно качалось вместе с ней. И все вокруг разорвалось и летало отдельно, никак не складываясь в одну целую картинку. Но оно все было. Летел мимо кусок с испугом на нем, а как же домой? Следом кувыркался другой — а где Семки, куда ее унесло? На третьем была одна только пуговица штанов, и она никак не хотела попадать в петлю, а над головой Семачки монотонно спрашивала «Малая, ну ты скоро там, вон автобус-автобус-автобус»…
Утром Ленка поражалась, да как удалось ей проскочить мимо бдительной мамы, рухнуть на диван и отлежаться до утра, и кажется, почти не спала, с мутной тоской провожая глазами летающие картинки, уже ночные, состоящие из обрывков мыслей.
Лежа на шелестящей кушетке в темном медпункте, где сбоку призрачно маячил музыкально-дрожащий шкафчик, Ленка вспомнила то свое состояние, потому что нынешнее оказалось похожим. Только мути не было в голове. Но ясная, она никак не хотела складывать кусочки в целое.
А может быть, не хотела сама Ленка.
Если я все сложу, думала она, укладываясь на бок, и глядя в смутное окно с бликами и темными ветками над беленькой шторкой, то я пойму, что со мной. И придется все это выбросить. Выкинуть. Из головы. Из памяти. А я не хочу.
Лежать на боку под натянутым одеялом было неудобно и она, резко двигая ногами, повернулась, снова легла на спину, уставилась в белый потолок, на лампу, с которой свисала нитка серебряного дождика.
Пока пусть будут такие… обрывки…
Но среди кусочков, с внимательным темным глазом и витой прядкой волос по скуле, с тонким профилем, очерченным розовым теплым светом, с высокой фигурой у двери в мерцающий спортзал, вдруг крутясь, подскакивало лицо доктора Гены, его белые пальцы на Ленкином колене. И голос, такой насмешливо-умудренный, со словами, а знаешь ли ты такое слово… инцест…
И нужно было снова повернуться сердито, отпихивая ногой одеяло, потому что не надо это смотреть и слушать. Но прилетал другой обрывок, с белыми сплетенными телами на черном стекле. А после — лицо Сережи Кинга, на фоне высокой спинки дубового стула. И Пашка, лежит, морща ровный короткий нос, бодает ее локоть лбом, смотри, Малая, чтоб никому, чтоб я первый.
Черт! Ленка села, кусая губы и умоляюще глядя на дальнюю стену, увешанную плакатами с легкими и кишечниками. Чертова ночь, вот уж Новый год! Когда она кончится уже и перестанет мучить ее тем, о чем придется думать, а ее головы, она уже понимает, никак не хватит, чтоб в себя поместить то, что случилось. С ней. И ее братом. Почти родным. Не совсем родным. Но — братом же!
Это она виновата. Ленка Малая. Потому что приехала, потому что влезла в его жизнь. Были отдельно. Ну и были бы дальше.
Медленно легла, снова натягивая одеяло. Ага… и она дальше думала бы, как раньше, о нем, будто он камушек в ботинке. И надо выкинуть, чтоб не мешался. Выкинуть и забыть, пойти себе дальше, удобно ступая.
У нее вдруг устало все. Голова, плечи, руки, лежащие поверх одеяла, и ноги в вельветовых джинсах. Глаза, уставленные снова в потолок. Уши, от далекого праздничного шума и от тишины внутри комнаты, подчеркнутой позвякиванием шкафчика. И от этой усталости она заснула, успев увидеть, как в окно протекает первый утренний свет, серенький и неверный.
Из мутного сна ее выдернули резкие дневные звуки.
— Ой, — сказал кто-то за вторыми дверями, и под холодное металлическое звяканье, засмеялся, повторяя, — ой-ой-ой…
— Не ври, — ответил сильный женский голос, — все, держи ватку. И брысь.
Ленка открыла глаза. Из другой двери вышла девочка с согнутым локтем в закатанном рукаве рубашки. Любопытно посмотрела и пробежала к выходу. Шкаф послушно зазвякал.
— Ну, герой, — сказал тот же голос, под быстрые шаги, — так, угу. Гуляй. Таблетки не забудь, на столе. Да чего шепчешь, все равно пора ей вставать.
Ленка резко села, опуская ноги на пол. Голос Валика отвечал что-то негромкое, но весело. Завозились там и он засмеялся.
Ленка прислушалась к себе, с тоской ожидая возвращения ночных мыслей. Но вместо них пришла утренняя, трезвая и уверенная. Господи, Малая, ну ты накрутила сложняков. Пацан он, совсем пацан. Конечно, нравишься, девка ты видная. Немножко влюблен, как бывает с мальчиками. И сама ты. Ну, немножко влюбилась, как бывает с девочками. Новый год, море, луна, романтика. Все так мило. Вот и дальше…