Оля пошуршала в сумке, суя внутрь руку, и оттуда разнесся по автобусу аромат ветчины — перед поездкой девочки не поленились сбегать в магазин «Молоко», где за отдельной стойкой наливали жаждущим в граненые стаканы томатный и яблочный сок, и продавали вкуснейшие бутерброды с вареной колбасой — 10 коп. и с ветчиной — целых 14 коп.
— На гору пойдем, да? — уточнила Оля, закрывая сумку.
— Да-а-а, — согласилась Семки, принюхиваясь, — ой блин, уже жрать хочу!
— Там и пожрем, на природе, — посулила Рыбка.
С замком Ленка справилась нормально и, оставив подружек у входа, вошла внутрь, в знакомый запах промасленных тряпок, железа и бензина. Осторожно прижимая к себе локти, чтоб не извозиться о полки и торчащие оттуда железки, пробралась мимо закутанной в испачканный грубый чехол машины. Папина страсть и любовь, ярко-зеленая «копейка», жигуленок, на который ушли все деньги, заработанные в двойном рейсе-«спарке», это когда экипаж уходил в океан на полгода, потом прилетали мужики самолетом обратно, две недели общались с семьей, и снова в океан, на тот же корабль, снова на шесть месяцев.
Чтобы купить жигуль, папе пришлось записываться в какую-то там очередь, Ленка деталей не знала, но слышала по вечерам мамины причитания, а после ехать в Москву, в валютный магазин, где эти самые автомобили оплачивались и забирались счастливыми владельцами. Папа приехал оттуда на пассажирском сиденье, а машину вел дядя Виктор. Они поставили «копейку» под окнами, а Ленка и Светка выскочили смотреть — ходили вокруг, заглядывали в новенький салон, где потолок и стены обиты мелко-дырчатой светлой кожей, и ногтем царапали тонкий слой парафина поверх глянцевой краски — увидеть настоящий цвет новой папиной игрушки.
Еще Ленка знала, что денег все равно не хватило, и папа попросил взаймы у матери, той самой бабы Лены, и она, конечно, дала тысячу рублей, такие огромные деньги, Ленка все пыталась потом сосчитать, сколько же это маминых зарплат получается — почти год складывать, если не есть и не пить.
И теперь, подарив сыну деньги, Елена Гавриловна все чаще заводит разговор о том, что она уже стара и пора бы поселиться ей у любимого мальчика, чтоб присматривал за мамочкой. А Алла Дмитриевна, сидя на диване в большой комнате, куда утаскивала телефон — пошептаться со своей Ирочкой, тоскливо говорила в трубку:
— Ириша, и что мне делать? Ведь она точно приедет, оставит свою северную однокомнатную старшему — алкашу, приедет к нам, и просто сожрет меня, я ведь не вынесу, хоть помирай, я неделю с трудом выношу, веришь, в глазах темнеет, и сердце заходится… И ведь не откажешь! Денег дала.
Сейчас копеечка была упакована так тщательно, что ни кусочка травяной веселой зелени не выглядывало из-под замасленной холстины, и Ленка, уходя в дальний угол, строго наказала себе — все закрыть, как следует, и к дяде Вите сходить, пусть проверит, потому что для папы эта машина — исполнение самых сильных мечтаний, а он вот доверил ей открыть-закрыть гараж.
«Угу», язвительно сказал внутренний голос, «рискнул твой папка, Леточка, чтоб посылочку сыну отправить, да еще тебя припряг»…
Сверток был не очень большой, аккуратный, в блестящем расписном целлофанчике. Ленка пощупала грани картонной коробки, расстелив на тумбочке припасенную газету, старательно завернула коробку еще и в нее, и сунула в тряпочную сумку с трафаретным черепом на боку.
Свет снаружи усиливался, потом делался мягче, когда Семки ступала внутрь, трогая пальцем баночки на полке. Оля что-то негромко ей высказывала учительским тоном, а Вика отмахивалась, умолкала, слушая, потом снова перечила, но Оля авторитетно перебивала.
Сердито сказала выходящей из гаража Ленке:
— Семки замуж собралась. За Пашку Санича твоего.
— Чего это ее, — обиделась Викочка, краснея россыпью конопушек, — да он, между прочим…
— Что он? — воинственно перебила Оля.
Но Ленка подняла руку с ключами:
— Цыц. Я сперва закрою и к дяде Вите схожу. Ясно?
— Ишь, — обиделась теперь уже Оля, беря Семки за рукав красного плащика и оттаскивая подальше, — пойдем, Викуся, не видишь, мешаем.
Ленка, не обращая внимания, сосредоточенно повертела сперва плоским ключиком в скважине врезного замка, потом навесила огромный, потом еще один — на край приваренного засова. Оглядела и направилась вдоль беленых стенок с врезанными в них железными воротами, изредка прикрытыми тощим виноградом и маленькими клумбами с осенними астрами.