— Не надо так про него. Он хороший. Ну, неплохой он. И потом, у него ведь, правда, не ходят ноги, откуда нам знать, как это — без ног жить.
— Ты добрая. Добрые всегда в жопе, Ленка Малая. Понимаешь?
— Нет.
— Нет? — Кинг остановился, глядя сверху вниз.
Ленка встала тоже, поднимая к нему горящее лицо. Страх прошел, может быть, потому что он говорил с ней так, как никто и никогда не говорил, ну разве что папа, когда ей было двенадцать и тринадцать, а потом перестал. И сейчас, стоя перед высоким, широкоплечим, совсем взрослым парнем, она была с ним на равных, ну или так показалось ей.
— Нет. Так не должно быть. Я в это не верю. Он не поэтому мне предлагал. Он художник. И хотел, чтоб вышло настоящее. Ну вот как… Ну, картины же есть!
Сережа кивнул, покачался с носка на пятку.
— Понимаю о чем ты, малышка. Нет, малышку беру обратно, считай, не говорил этого слова.
Она кивнула, напряженно слушая.
— В любом случае, твои надежды фью, и денег тебе не светит.
Ленка опустила голову. Ей вдруг сильно захотелось, чтоб этот разговор кончился, и она поскорее уехала. Он так сразу понял, зачем прибежала и на что хотела согласиться, и от этого ей казалось — уже голая перед ним, прямо на улице. Ощущение было таким сильным, что не нужно было, чтоб стоял рядом, и разговаривал. Закончить скорее и потом никогда не видеть его красивого лица, на котором все правильно и ровно, вот только нос — большой, с сильной горбинкой, но его это совершенно не портит.
— Я могу тебе помочь, — сказал Кинг.
— Нет, — испугалась Ленка, — извини, я пойду уже. Не надо. Спасибо.
Он взял ее за плечо. Медленно проговорил, разделяя слова:
— Еленик. У меня телок целая толпа. Укладывать в койку и трахать — не буду. Тебя — не буду. А вот в кабачок вместе сходим. Один раз. Денег дам в долг, двести. Не подарю. Вернешь, когда сможешь. Запоминай телефон. И позвони. А то вон автобус уже.
Поодаль ворона, боком подпрыгивая, напала на чайку, та крикнула, расправляя острые крылья, отскочила, нагибая маленькую голову с желтым клювом.
— Ты пойдешь? — требовательно спросила Оля.
Ленка пожала плечами. Повозила ногой, отпихивая мусор — веточки, пару прилетевших бумажек. Съежилась, суя руки поглубже в карманы.
— Не знаю, Оль. Думаешь, он не врет, насчет — просто сходить в кабак? И в долг тогда…
— Врет, конечно, — уверенно сказала Рыбка, — все они врут, всегда. Я вообще не понимаю, чего ты дергаешься. Тебе этот пацан — никто.
— Он мне брат вообще-то.
— Угу. Твои что ли проблемы? Батя твой накрутил делов, нафиг было спрашивается? Ну, ушел от вас, ну жил там с этой, как ее, Ларисой? Но детей нафига? Теперь ты должна мучиться из-за них всех. А, между прочим, это его мамаша все напортила, твоего бати. Корова старая. Да напиши телеграмму, папа, не получилось, извини, привези еще раз. И забудь. И про Кинга забудь. Нафиг! Ему, наверное, тридцатник уже. Испортишь себе жизнь, а ты девка умная, вон на золотую медаль тебя хотят.
— Вот черт. Еще сочинение это. Про детей революции. Фу.
— Именно, — Оля подняла тонкий палец, — про детей. И кстати, ты обещала насчет Семки поговорить с Пашкой. Ну?
— Ничего я не обещала, — рассердилась Ленка, — чего командуешь? Вы блин достали. То лазий с Ганей, то Семки отмазывай. А у меня еще и своя жизнь есть, и в ней до фига проблем. Их решать надо.
— Мы и решаем, — согласилась Оля, приваливаясь к ее плечу, — холодрыга какая. А пойдем греться? Ты куда хочешь? Может, кофия треснем, в пышечной? Нет? О! Придумала! Пошли в «Детский мир»!
Она вскочила, одергивая синий плащик с большим капюшоном. Ленка тоже встала, с раздражением думая — ну вот, час торчали на холоде, сожрали конфеты, а так ничего и не решилось.
Они шли рядышком, наклоняя головы и отворачивая лица от резкого ветра. И вдруг Ленка подумала с облегчением, наверное, и хорошо, что других решений никак не приходит. Потому что она помнит номер телефона, и ничего страшного не случится, если просто позвонит. Она видела, он ей не врал. Не тронет. И не потому, что Ленка вся такая неземная цаца, на которую и дышать страшно. А потому что она его удивила. И разговаривать с ней ему интереснее, чем завалить и трахнуть.
А насчет «все они врут» (она искоса посмотрела на острый профиль подруги с длинным точеным носиком и впалыми щеками), так то у Оли семейное, бабские причитания, от старших сестер, ой все мужики сволочи, ой все козлы. Не может такого быть, чтоб врали все и чтоб все было так — не по-человечески.