Потому собираясь, Ленка вся извелась от сомнений, пока Оля сидела на ее диване и наблюдала, как подруга в десятый раз снимает и надевает пальтишки.
— Ну, дам я тебе шапку, — не выдержала, наконец, Оля, забирая тонкими пальцами прядку и прикусывая ее зубами.
— Угу, — расстроилась Ленка, — еще чего.
— Нормальная шапка, — через сжатые зубы обиделась Оля.
Ленка только вздохнула, снимая пальто (вишневое) и садясь рядом.
— Ты чего вообще дернула, как чуча, — продолжила Оля, — до той Феодосии два часа на автобусе, ну и проехалась бы сама, да хоть завтра.
— Угу, — снова не согласилась Ленка, ковыряя дырку рядом с пришитой пуговицей халата, — и что? Приеду и дальше, в Коктебель? А там бегать искать? А если не найду сразу?
— Тоже мне, джунгли. Ну…
В кухне ходила мама, и Ленка, слушая шаги и всякие кухонные небольшие скрежеты, порадовалась, что внезапная ответственная поездка выбила из маминой головы волнения насчет Олеси и дипломов, заменив их другими, помельче.
— О, — сказала Оля, выплевывая прядку, — так Пашка же. Пусть бы отвез! На своем трахтамате.
— Не хочу я его просить, — недовольно ответила Ленка, — у него работа там, то се. Я попрошу, а он вдруг откажется.
— И не помрешь. Спрос не ударит в нос, Малая. А он такой, я вижу ж — проныра. Улыбнется и кругом пролезет.
Ленка промолчала. Оля, которая временами совершала, по ее, Ленкиному мнению, феерические глупости в том, что касалось себя, окружающих людей видела точнее и быстрее их оценивала. Правда, оценки эти были не слишком радужные и Ленка всякий раз морщилась. А после краснела, когда выясняла, что ее подруга оказалась права. Но менять угол зрения не собиралась, и вместе они довольно мирно с разных сторон народ и рассматривали.
Насчет Пашки она верно сказала. Ленка думала, он с ней такой, внимательный и ласковый, но, похоже, для него это неплохой универсальный ключик, кругом улыбнется и дверки отмыкаются.
— Люди же разные, Оль, — вступилась она за Пашкин способ жить, — и характеры тоже. И я сама не хочу с ним. Понимаешь…
Снова прервалась, поймав себя на том, что механически собралась снова для Оли упростить, сделать понятнее ей, а не сказать настоящую правду. И мысленно возмутилась. Неужто, она не имеет права, как вот Пашка на свои ласковые улыбочки?
— Я все это хочу сама, понимаешь? Чтобы рядом никто не маячил, и не мешал. И над ухом не сопел с советами. Ой. Я не про тебя ведь, ты понимаешь?
Оля молчала, и Ленке был виден только краешек щеки, завешанный прямыми белыми прядками. Непонятно, обиделась, может.
— Угу, — сказала на этот раз Оля, — можно подумать, ты б меня позвала, так что и про меня тоже.
Ленка вдруг устала. Не так чтоб все прекратить, но это вот внутреннее, когда разговор превращается в перетекание туда-сюда, вот она в себе, в Ленке, а вот она нырнула в Олину голову, разбираясь, обиделась та или обрадовалась. И так постоянно. Может быть, этого как раз не надо? Пусть они сами. Потому что оказывается, от этого устаешь. И обычно усталость незаметная, но сейчас, видимо, Ленка слишком волнуется. Все силы уходят на другое.
— Я же сказала — сама. Одна. Значит и тебя не позвала бы, — ответила она правду, — и хватит уже. Я решила. В твоем поеду. И без шапки.
— Ну и глупо. У меня платок тот, ажурненький, пуховый, дать? С воротником этим идет.
— Со мной не идет, — засмеялась Ленка, вспоминая, какие у нее щеки в модно завязанном по шейке ажурном платочке, — сама носи. А я шапку возьму, пусть в сумке.
— Эйнштейн, — удовлетворилась Оля, встала, натягивая Ленкино пальто, осмотрела торчащие из рукавов запястья, — да-а-а, Малая, раздела тетю Олю, как есть ограбила. Сяду на паперти, копеечки стрелять.
— Погнали лучше на дискарь, — предложила Ленка, — успеваем.
— Телефон тащи, — засуетилась Оля, — Семки надо срочно позвонить, пусть одевается.
Ветер все дул и дул, поворачивал потихоньку, и когда они втроем выскочили из автобуса рядом со старым парком, задергал подолы и волосы, залезая ледяными лапами под воротники. Прижимая к боку пузатую сумку, Оля устремилась за угол клуба, где у забора в темном углу они часто прятались, выпивая свою бутылку на троих. И курили, когда оставалось время.
В зале уже вовсю гремела музыка, от эстрады помахала им Натаха, поводя плечами, обтянутыми блестящим трикотажем, выразительно кивнула в сторону. Ленка повернулась, и сердце у нее привычно заныло. Там танцевал Ганя, прижимая к себе Лильку Звезду и откидывая ее, так что длинные темные волосы почти касались нашарканного глянцевого пола. Снова подхватывал, целуя смеющееся лицо.