Она закрыла глаза, зажмурила их сильно, пытаясь прогнать мысль о том, а вдруг эти ее желания, вдруг они, летая, находили Валика (как у пишущей машинки), когда он лежал, с капельницами. Умирал. Вот блин…
И заснула, полная недоумения и печали.
Глава 21
Медленно просыпаясь, Ленка подумала смутно, нужно срочно вставать и бежать в туалет, и после этого сразу упала в тоску. Потому что поняла — она не дома, и не в дурацком кабинете биологии, заставленном никелированными кроватями. А лежит, свернувшись под пальто, на матах, и ой, что же будет, когда вернется. И дома еще добавится. И в школе.
Но туалет не отменишь, хоть в узел скрутись и спрячься под Рыбкино пальто с головой. Потому она вздохнула и открыла глаза в темноту, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Потащила к лицу затекшую руку с часами.
— Шесть часов почти, — сказала темнота хрипловатым голосом, — я смотрел, у тебя.
— Ты где? — Ленка села, разгибая спину и поводя плечами, — совсем не вижу.
Языком провела по зубам, думая о зубной щетке и слегка пугаясь, а вдруг она дышит и — запах.
— Я свечку не буду. Ты просыпайся, время уже. А то опоздаем.
Он пошевелился где-то рядом. И вдруг зевнул, вкусно, как пес, стукнул зубами.
— На автобус? — Ленка, сидя, продирала пальцами волосы.
— Нет. Ну, пойдем?
Через минуту, после шороха и медленных шагов стукнула дверца, затопало по лесенке. И вставая, шаря руками, чтоб найти среди матов брошенную сумку, Ленка увидела, как темнота чуть поредела, показывая плоскости, грани, края и невнятные очертания чего-то. Спустился и двери открыл, в спортзал, догадалась, и пошла следом, держась рукой за деревянные перильца.
На улице было светло, как в молочной воде. Реденький туман уходил за ветки, опушенные иглами и жесткими глянцевыми листочками, всасывался в мокрую землю. И пока они шли, снова к пролому в высоком каменном заборе, все вокруг шепталось каплями, то медленными, то быстрыми, будто из плохо завернутого крана торопилась прерывистая вода.
Ленка совсем проснулась и шла быстро, поспевая за высокой фигурой в коробчатых, великоватых джинсах и распахнутой куртке с металлическим отливом. Отметила ревниво, рассматривая высокий воротник и погончики с кнопками на плечах — явно заграничные шмотки. И тут же обругала себя. Пацан болен, что толку ему с этих тряпок, они его здоровее не сделают.
— Не замерзла, когда спала? — он быстро оглянулся, снова повернул к ней затылок в перепутанных вьющихся волосах.
Ленка покачала головой, удивляясь.
— Не-а. Сначала вроде да, а потом нет.
— Надышали, — деловито сказал Валик, пролезая в дыру, — да не возись, опоздаем, жалко же!
Море колыхалось, будто дыша, качало себя вверх и вниз, почти не выплескиваясь на гальку. И было зеленым, как полированные камушки в маминых бусах. Малахит, индийский малахит, вспомнила Ленка. Только тут — живой и его целое море, до самого горизонта, отчерченного яркой плавленой каемкой.
Валик не пошел на пляж, махнул рукой вдоль узкого тротуарчика, над которым карабкались по крутизне сосенки и розовые кусты вперемешку. И между ними — белые каменные лесенки с игрушечными кегельными перильцами.
— Наверх сейчас.
Ленка дернула плечами под вишневым пальто, таким ночью уютным, а вот снова спина под ним нагревается и подмышками уже мокро. И застучала каблуками по ступенечкам, недоумевая, куда они несутся по Семачкиному выражению «сосранья».
Через несколько поворотиков, с кукольными площадочками и клумбочками, лестница выпрямилась и понеслась вверх ровной стрелой. И взбегая по ней, Ленка спотыкалась, цепляясь рукой за мокрые перила, и оглядываясь. Потому что внизу, над верхушками растущих по склону сосенок, открывался вид. На дома, извилину шоссе за деревьями, на длинный серый отсюда пляж, и на чашу, полную моря цвета индийского малахита. А сбоку громоздился черным драконом горный хребет, на самой макушке которого сидели легкие облака цвета нежного пламени, алые с розовым.
— Не свались! — Валик закашлялся, хватаясь за грудь, и тут же засмеялся, выбегая на смотровую площадку, согнулся, продышиваясь. И встал, показывая Ленке на место рядышком.