Так же они будут прощаться и снова встречаться на других вокзалах, а с некоторых уезжать вместе, смеясь и споря, кому сидеть у окошка в автобусе. И это продлится долго, несколько лет. И будет у них много всего, Ленка еще не знала, но мы-то знаем, — такого же, как у тех, что прощались рядышком с ней. Ссоры и примирения, разговоры и прогулки, посиделки в темной ночной комнате, и поцелуи, и не только поцелуи.
Их обоих ждало будущее, которое плавно вплеталось в настоящее, наступало прямо сейчас. Ленка знала главное, оно у них будет, общее. Ведь он ее ангел, красивый мальчик Валик Панч, темноволосый, так странно похожий на ее отца, почти младший брат. И он сказал ей, что их любовь навсегда. Да Ленка и сама это знала.
Глава 58
ЭПИЛОГ
— Не спишь?
— Нет, конечно. Сижу вот, жду.
— Глупости. А если бы я заленилась, спать легла, решила — да ну его, завтра? Так и сидел бы?
— Ты заленилась? Не смеши мои тапки. Ты же мне обещала.
— Валинька. Я его дописала. Вот только что.
— !!!!! И еще раз!!!!! Ты огромный, большущий и великий мо-ло-дец! И я тебя поздравляю!
— Огромный, как медведь? Ох, как приятно, где мой тренажер, срочно стереть с него пыль))).
— Огромный, как гора.
— Еще лучше.
— Лета, хватит. Скажи уже — спасибо! И дальше будем радоваться вместе.
— Спасибо, Валик Панч. Начинаем радоваться?
…
— Ты чего замолчал? Куда делся, заснул, да? У вас там утро уже, небось.
…
— Валька, я ухожу спать. Раз ты так. Эй!
— Узнаю брата васю. Уже обиделась. Я ходил тебе за цветами. Вот они стоят, передо мной, розы. Темные, как медвежья кровь. Посмотреть хочешь?
Лета улыбнулась, удобнее усаживаясь в старом кресле.
— Не хочу пока что. Я совсем в домашнем, и вообще. А где взял? Ночью.
— Наворовал. В палисаднике. У самого себя. Знаешь, как было страшно? Вдруг я услышу, высунусь в окно и сам на себя наору. Или кинусь чем.
— Ты болтун. И я тебя люблю.
— А я тебя.
— Ты меня назвал Летой. В первый раз, между прочим.
— Думал, заметишь или нет. Назвал, да. Не нравится?
— Знаешь, что нравится. Просто я давно уже. А ты все никак.
— А я загадал. Если допишешь, тогда я тебя поименую, твоим настоящим именем.
— Черт красивый! Ты серьезно думал, что я могу бросить этот роман?
— Нет, королева Лета, я был уверен. В тебе. Ну, немножко подстраховался. Это же ты у нас бесстрашная, как полярный летчик, а мы все за тебя боимся и волнуемся.
— О-о-о, нашел бесстрашную. Я тебе сейчас перечислю, чего я боялась. Что слишком длинно, что чересчур сухо, что скукотищу пишу, про кастрюли сковородки, что такого вагоны уже написано, что не справлюсь, что не сумею конфликт прописать как надо, что героев каких-то забуду и останутся в уголке плакать. Что денег не хватит, пока я тут сижу аки Пушкин с пером в руце. Что не сумею концовку сделать настоящую, а не сопли розовые или муркотню невнятную. А катарсис, о чорт, еще ж катарсис, чтоб его. Валька, у меня рука устала по клаве колотить, тебе как, хватит?
— Перечисляй, я тут пока персиков себе помою. И съем.
— С Катерининого дерева небось персики?
— Угу. Они с Васькой на него не надышатся. Сорт называется «Красные небеса». Приедешь, повезем на дачу, закормим.
— Привет передавай.
— Персикам?
— Им тоже. И Катьке с Васенькой. Скажи, Лета их любит.
— Сама передашь. В сентябре приедут, в гости. Примешь? У Катьки пять месяцев уже, плаксивая стала, как чертишо. Нервы вам помотает.
— А ты? Приедешь?
— Обязательно! Втроем явимся. С первого если, нормально?
Лета кивнула, снова улыбаясь.
— Да. Олега с Олькой приедут седьмого, так что потом неделю поживем друг у друга на головах, кучно и весело.
— На то он и юг, не все же тебе пользовать море и солнце. Делись.
— Подожди, там телефон. Вдруг.
Она протянула руку, беря лежащий на диване мобильник. Засмеялась, прижимая его к уху.
— Ле-та, — сказал хрипловатый мужской голос, — привет, королева Лета. Вот, звоню.
— Ну, теперь начнешь, повторять сто раз, про королеву.
— А привыкай. Ты же сдержала обещание. И стала.
— Мне было для кого стараться.
— Я очень рад.
Она ушла в коридор, прислушалась к тишине в маминой комнате, как делала часто, работая ночами, и иногда пугаясь, если совсем уж тихо. Приоткрыла двери, чтоб услышать дыхание. Оттуда тенью вышла Рыжая, погладила голую ногу пушистым боком, и ушла в кухню — проверять миски. Лета пошла следом. На кухонном столе безмятежно валялся Темучин, задрав толстые лапы и выставив пуховый живот. Якобы спал, но желтый глаз приоткрылся, следя — обругает ли хозяйка, его — в неположенном месте спящего.