Теперь очень важно понять «как», когда мы задаем себе «как» – это предполагает время, практику, метод, систему, образец для подражания и стремления; поэтому это вовлекает время, а время – расстояние между мною как я есть и каким мне следует быть, или чем-то, каким я не могу себя представить. Это предполагает пространство; потому, чтобы перекрыть это расстояние, необходимо время: секунда, день или даже год. Когда мы спрашиваем «Как?» и ищем метод, мы полагаем, что следуя системе, методу, шаблону, дисциплине, порядку, мы можем забыть все прочие давления, существующие вокруг нас, что всегда воздействует и видоизменяет. Всегда есть соревнование, борьба, конфликт, вопрос; и потому «как» по сути осуществляет беспорядок. Человек должен быть полностью свободен и понимать все это. «Как» предполагает либо возвращение к старому образу, либо создание нового и следование ему; отсюда борьба между тем, что я есть и чем должен быть.
Итак, это глупо с моей стороны задавать вопрос: «Как мне сделать ЭТО, как мне измениться?». Конечно, если человек будет слегка неврастеником, слегка неуравновешенным, он отправляется к разным психоаналитикам. Вероятно, он немного изменяется и приспосабливается к обществу, которое всегда в упадке. Нас не интересует случай с неуроавновешенными людьми.
Итак, как же, – я пользуюсь этим «как» просто как вопросительным, – как же найти себя в этом? Я полагаю, что здесь приближается вопрос о медитации. Я не говорю о медитации как о методе, она не имеет чего бы то ни было общего с методом, потому что метод – это «как», а мы отбросили это как неподходящее, незрелое, юное. Если поставить вопрос иначе – любое изменение во времени не является изменением. Мы говорим о фундаментальном изменении, фундаментальной, коренной мутации, поэтому ум должен открыть новое движение, которое вне времени. Вне движения ума – во времени – как мысль, как наслаждение, и длительность наслаждения. Я знаю это время и вижу, что в нем невозможны никакие изменения. Должно быть движение, не принадлежащее этому времени.
Я вижу, что время, которое построило, сложило ум и мысль, это движение, которое растит печаль, наслаждение, отрицание, у него собственное движение, собственное развитие, оно растет и приходит в упадок. Я это очень хорошо знаю. Ум не может управлять этим движением. Должно быть движение иного происхождения и ум должен найти его, движение не этого времени, но совершенно иного – если я могу использовать слово «время» для обозначения движения, которое не запятнанно психологическим временем, известным мне. Должно быть время не имеющее ни начала, ни конца. Это движение, не принадлежащее ни к какому измерению вообще. Это предположение. Когда я говорю «должно быть» – это предпололожение. Поэтому я направлюсь к этому. Я хочу найти это время, я следую за ним. Это требует повышенной чувствительности, поэтому я играю с наркотиками, с любым методом возбуждения, в надежде ухватить его и, ухватив, – повторить образец.
Так я вижу, что ЛЮБОЕ движение ума должно быть всегда во времени. Однако, мой ум бродит, чрезвычайно активный, строя идеи и видения, борясь, пытаясь сконцентрироваться, пытаясь быть сдержанным; он постоянно в движении, и потому делает чрезвычайные усилия быть спокойным. Это усилие, эта дисциплина, это следование шаблону в надежде достичь тишины обычно называют медитацией, – что, конечно, слишком абсурдно, слишком по-детски.
Однако, я вижу, что ум должен быть необычайно спокойным, потому что я знаю, что движение в любом направлении, на любом уровне, – движение к Богу, движение к миру – ЛЮБОЕ движение ВСЕГДА во времени. Вы понимаете проблему? Вот он я – с весьма здоровым, весьма рационалистическим умом, здоровым – и он ХОЧЕТ измениться. Он должен измениться. Мой образ жизни слишком глуп, слишком неинтеллигентен: он не имеет смысла. Потому ум говорит: «Я ДОЛЖЕН измениться», и пытается постепенно измениться. Он отвергает этот способ, если он интеллигентен: он говорит: «Это слишком абсурдно». Я только повторяю и повторяю видоизмененный образец. Он видит, что есть возможность изменения – совершенное спокойствие; поэтому он старается быть спокойным, что опять-таки находится в границах времени. Он должен измениться немедленно или вообще не измениться.
Я не могу смотреть в завтра, я не могу практиковаться, у меня нет времени для дисциплины или следования образцу, который предположительно принесет мне мир, или это чувство безмолвия. При понимании всего этого мой ум становится удивительно чувствительным и инертным, чрезвычайно сознающим себя. Трудность этого в том, что когда вы отвергнете время, в том смысле, который мы вкладываем в это слово, ВСЕ движение – сознательное и бессознательное в любом направлении – приходит к концу.