– В чем ты должна была мне признаться?
Она отвернулась от окна и поглядела на меня. А я по-прежнему смотрел в окно на небо, которое быстро темнело.
– Нужно ли называть вещи своими именами?
– Как хочешь…
– Я считаю, что нужно. Да. Необходимо поставить все точки над i. Но это так трудно и тяжело.
Она продолжала смотреть на меня. Я провел рукой по лбу, носу, глазам, мне хотелось стереть с лица ее взгляд. Наконец она опустила голову, открыла сумочку и достала носовой платок. Я думал, она плачет или вот-вот начнет плакать, но я ошибся. Она вытерла нос. И сделала это, как интеллигентная, благовоспитанная женщина: деликатно, почти беззвучно. Мне такой способ вытирания носа кажется омерзительным. Потом она спрятала платочек в сумочку и защелкнула ее так громко, что я вздрогнул. Держась за замок сумочки и приоткрыв губы, она стала опять смотреть в окно. Говоря объективно, она была красивой и элегантной, но мне она понравиться не могла. Я злился на нее за то, что она пришла. Меня подмывало вышвырнуть ее за окно, и в голову пришла нелепая мысль, что я не смогу этого сделать из-за решетки. С какой стати мне лезли в голову такие дурацкие мысли? Все равно я не вышвырнул бы ее в окно.
Молчание длилось бесконечно, а мне не хотелось вызывать ее на разговор.
В вестибюле ресторана «Феникс», возле гардероба, трое мужчин крепко держали меня, хотя я даже не пытался вырваться. У меня была рассечена губа, лицо вспухло. Болела нога, куда меня лягнул самый низкорослый из этой троицы, с розовой круглой физиономией. Я подумал, так, наверно, выглядел святой Станислав Костка, которого я недолюбливал, считая лицемером. Те двое выкручивали мне руки, а святой Станислав Костка держал меня за лацканы и, вплотную придвинув ко мне физиономию, тихо, самозабвенно и виртуозно ругался. Некоторое время я терпел, а потом слегка наклонил голову и наподдал ему как следует. Я сделал это не от злости – никакой злости я не чувствовал, а просто от скуки. Слишком медленно тянулось время до прибытия милиции. Святой Станислав Костка взвыл, схватился за нос, и все трое снова набросились на меня. Но это продолжалось недолго, потому что послышался пронзительный вой сирены, и в вестибюль вошли два милиционера в фуражках с ремешками под подбородком. Они шли медленно, и когда те их увидели, то перестали меня избивать и отпустили. Я достал носовой платок и вытер нос. Зеваки, глазевшие на все происходящее с живым интересом и даже возбуждением, казались усталыми, были полны отвращения. Они начали молча пятиться, а гардеробщик глупо захохотал, но внезапно умолк и, открыв рот, глядел на приближавшихся милиционеров.
– Добрый вечер! – сказал сержант. – Приятно видеть, как вы тут развлекаетесь.
Второй милиционер, без знаков различия, ковырял зубочисткой в зубах, устремив отсутствующий взгляд куда-то в сторону, и казалось, происходящее его нисколько не занимало.
– Сержант, – сказал тот, который выкручивал мне левую руку и которого я двинул по скуле. – Он хотел убить женщину, а когда мы бросились ее защищать, он накинулся на нас…
– Однако я видел, что били его вы.
– Но, сержант… – воскликнул тот, что вывертывал мне правую руку и получил удар в живот, от которого скорчился и отлетел к столу, за столом сидел толстый, прилизанный блондин в компании четырех женщин разных возрастов. Стол опрокинулся, толстяк барахтался на полу, а женщины подняли визг.
– Они говорят правду, я действительно хотел убить женщину, – сказал я.
Сержант холодно взглянул на меня.
– Вас никто не спрашивает, – громко, не без раздражения, отчеканил он.
Я пожал плечами, а святой Станислав Костка воскликнул:
– Да, хотел убить. Она спокойно стояла около бара и пила апельсиновый сок, а он ни с того ни с сего бросился на нее с криком, что убьет, обзывал ее последними словами и, схватив за горло, начал колотить головой о край стойки, а когда мы поспешили на помощь, он избил и нас, прежде чем нам удалось его скрутить. Он утверждает, что он Арене, но разве Арене может себя так вести? Мы обшарили его карманы, но не нашли никаких документов. Разве он может быть Аренсом? Он двинул меня изо всей силы головой в нос. Нос, наверно, сломан.
Сержант стрельнул в меня взглядом и сказал:
– Нет, это не Арене. Кто он, мы выясним, будьте спокойны.
– Я так и сказал, – заявил тот, который получил от меня в живот. – Арене должен возбудить против него дело. Мы будем свидетелями.
– Увы, – отозвался сержант. – Вы будете не только свидетелями, но вам еще придется дать объяснения, кто вам позволил брать на себя обязанности милиции и обыскивать этого человека.
Все трое растерянно переглянулись, а святой Станислав Костка произнес:
– Он хотел убить женщину, а меня ударил по носу.
– Мы выясним обстоятельства дела. А пока прошу предъявить документы. Где якобы пострадавшая?
– Вовсе не якобы. У женщины разбита голова, и она доставлена в медпункт, – сказал тот, который заработал по скуле.
Он произнес это с заискивающей, неуместной улыбкой.
Милиционер с зубочисткой взял у них документы и начал списывать данные.
Мне сделалось немного жаль эту троицу. Возможно, это были солидные и порядочные граждане, которые пришли повеселиться и поступали в соответствии со своими убеждениями, а я втянул их в глупую историю.
– Мы действовали в целях собственной обороны, – воскликнул в отчаянии Станислав Костка.
– Прежде всего мы защищали избиваемую женщину, – с достоинством сказал тот, который заработал по скуле. – Ее доставили в медпункт.
– Я это уже слышал, – сухо заметил сержант. – Мы выясним все обстоятельства дела, и могу вас заверить, ошибки не допустим. Однако на будущее советую вам не вмешиваться в компетенцию милиции. Вы свободны. Когда понадобится, вас вызовут. Прошу всех разойтись! – крикнул он и хмуро глянул по сторонам.
Желающие поглазеть на происшествие дрогнули и, пятясь, начали спускаться по лестнице.
– Пошли, – обратился ко мне сержант, – будете вести себя спокойно или надеть на вас наручники?
– Я буду буйствовать и кусаться, – сказал я, а он пожал плечами и легко подтолкнул меня.
Мы сошли вниз. В машине некоторое время царило молчание. Сержант сидел рядом со мной на заднем сиденье, а милиционер с зубочисткой – за рулем. Сержант посвистывал сквозь зубы и неожиданно сказал:
– Что ты вытворяешь?
– Ничего. Я хотел убить женщину.
– Перестань валять дурака. Что на самом деле произошло в «Фениксе»?
– Я должен рассказывать?
– Как хочешь. Так или иначе, из этой истории я тебя вытяну.
– Я не прошу тебя об этом.
– Я тоже тебя не просил, тогда на ринге, когда ты мог меня нокаутировать, но не сделал этого. Скажи, что с тобой? Ведь ясно, это случилось не по твоей вине.
– Почему ты так уверен?
– Просто я знаю тебя. Это не в твоем стиле.
– Каждый рано или поздно совершает поступки не в своем стиле, и окружающих это удивляет. А все оттого, что ни у кого нет стиля, все только прикидываются.
– Ты держал меня в вилке. И мог нокаутировать, но позволил дотянуть до конца. Тогда ты тоже прикидывался?
– Не помню. Возможно. Нам тогда было по семнадцать лет.
– Зато я помню. В зрительном зале сидела девушка, за которой я ухаживал, и ты это знал.
– Ты скучен и сентиментален.
– Это было в твоем стиле. Но я и так тебя знаю. Я вытяну тебя из этой истории, даже если ты виноват. Я знаю тебя, и все тебя знают.
– Никто меня не знает. Глупости. Куда мы едем?
– Как куда? Домой. Сковронский, сверни на аллею Словацкого. Ты все еще там живешь?
– Вези меня в отделение, Космаля.
– Не глупи. И не волнуйся. Кто эта женщина?
– Леля «Фиат – тысяча сто».
Сержант Космаля присвистнул.
– Из-за которой Шиманяк покончил с собой?
– Та самая.
– Ты в самом деле хотел ее убить?
– Да.
– Почему?
– Думал, тогда все образуется.
– Что все? Месть за Шиманяка? С таким опозданием?
– И это. Но не только. Вообще все.
– Не понимаю.
– Тебе незачем понимать.
– А если бы эти трое не вмешались, ты убил бы ее?
– Дело не в них. Я просто не в состоянии был ее убить. Не знаю, как это делается. Еще один раз свалял дурака. Я – «Ни то ни се». И ты – «Ни то ни се». Все мы – «Ни то ни се».
– Ну ладно, ладно. Мы – «Ни то ни се». Это может с каждым случиться, и каждый может спьяна накуролесить. Проспишься и обо всем забудешь. И мы забудем, верно, Сковронский?