Глаза то бегали, то впивались, то шарили, то буравили, и не было в них ни добра, ни жалости. Руки с длинными и короткими перстами, крючковатыми и остриженными когтями-ногтями тянулись к нему то ли одеяло поправить, то ли придушить.
Совсем тяжко стало Ивану Васильевичу. И чем плоше ему становилось, тем бесчиннее держали себя бояре. У самого ложа подняли они брань злую, великий шум и крик. Дело шло не о малом, судьба Руси решалась в царской опочивальне. Государь кончается, кому теперь передавать царство?
Иван Васильевич и сам решил, что пришел его последний час.
Собрав оставшиеся силы, приподнялся на подушках: «Яз с вами говорить много не могу, ступайте в соседнюю палату, целуйте крест сыну моему царевичу Димитрию.— Голос его прервался, и, лишь передохнув, он добавил: — Изнемог велми, сам бы присягу принял, да истомно мне, болезному».
И вот тут-то возгорелся боярский мятеж. В мятеже были скинуты машкеры и личины, кои держали на себе до поры государевы противники. Бояре не зря баламутили вокруг царского ложа, крестное целование порешили они дать не прямому наследнику, а Владимиру Андреевичу Старицкому, двоюродному брату государя. Пуще всего поразила царя измена Избранной рады во главе с протопопом Сильвестром. Первый человек государства, владевший обеими властями яко повелитель и святитель, он самонадеянной поступью на виду у всех перешел ото дня нынешнего ко дню завтрашнему, от заката к восходу.
Мнилось оскорбленному государю, что волчья свора окружила царское ложе. И свора та оказалась неожиданно сильна и ловка. Подлее всех вели себя наиближние советники, тут один другого стоил. Избранная рада! Ведь так нарек ее сам царь, поелику им она и была избрана среди многих разумных и преданных людей, дабы вершить дела всей русской земли. Каждый человек в ней был наособину, самый тесный круг, коему он должен был верить. Со злой усмешкой проговаривал Иван Васильевич по складам ее название: «Из-бран-ная!» Нашел кого избрать!
Измена обозначилась не токмо самому государю, а всему царскому корню. Старшая линия Рюриковичей должна была уступить место младшей. Зубами скрежетал царь много лет спустя, думая, что, умри он тогда, Анастасию с сыном ждал бы монастырский затвор, а там и тайная казнь.
Причину такого перемета, кроме неприязни к нему самому, высказал Федор Адашев, за спиной которого стоял его сын Алексей. Не стесняясь полупокойника, глава адашевского рода прямо у его ложа дерзостно объяснил: «Димитрий твой еще в пеленицах, а владеть нами Захарьиным». Захарьины, те же Романовы, родня самодержца по царице Анастасии, оказались тоже хороши. Устрашились силы боярской, зайцы трясучие! Иван Васильевич, превозмогая лютую хворь, попрекал их гневно: «А вы, Захарьины, чего испужались? Али чаяте, бояре вас пощадят? Вы от бояр первые мертвецы будете! И вы бы за сына да за матерь его умерли, а жены моей с наследником на поругание боярам не дали».
Князь Владимир Старицкий со своей матерью Офросиньей никак не хотел целовать крест царевичу Димитрию. Когда взяли верх сторонники государя, пришлось их под руки тащить к кресту.
Государь чудом тогда поднялся со смертного одра. Поднялся он не для того, чтобы забывать жестокую обиду. То был во многом совсем иной человек, чем до болезни. Жестокая хворь не только иссушила румянец на его щеках, она высосала остатки доверчивости и покладистости, кои еще жили в недоверчивом и своенравном государе. Натура богатая, но исковерканная безотцовщиной, грубым и неряшливым воспитанием, сбитая с толку пресмыкательством и лестью, она рано приучилась лицемерить, юродствовать и скоморошничать. Исподволь привыкла она к безмерности своей власти, а обходя редкие запреты, искала выхода в темных и тяжелых страстях. Ко всему еще одолевал царя вязкий порок подозрительности.
Теперь же все эти дурные качества приобрели неиссякаемую пищу в жгучей злопамятности уязвленного властелина, отца и мужа. Долго спустя в письмах Курбскому будет вспоминать он все обиды действительные и вымышленные, которые наносили ему злые люди с самого детства. И не найдется у него доброго, слова, чтобы вспомнить соратников по Избранной раде. А ведь с ней у самодержца всея Руси связано было немало славных и знаменитых дел: взятие Казани и Астрахани, земские преобразования, разверстание поместий, новый судебник. Как это часто бывает с людьми, прошлое получило окраску настоящего и все свершения, в коих участвовали Сильвестр, Адашев, Челяднин, Курбский, крест-накрест перечеркнула злосчастная история с присягой. Долгих семь лет будет ждать Иван Васильевич той поры, когда сможет рассчитаться со своими ненадежными советниками. Лишь почувствовав себя достаточно сильным, в разгаре ливонских побед, он отделается от них. Монастырский затвор и усекновение головы станут не самыми тяжкими наказаниями. А до тех пор царь будет глядеть на них ненавидящими глазами и копить новые обиды. Такие обиды готовы были умножить в благолепных палатах князей Старицких.