Проплакалась, успокоилась, привела себя в порядок. Чинно-благородно попили чаю. Фотограф ещё и проводил почти до общаги. Кажется, только потому её не унесло ветром, как воздушный шарик. Пока шли вдвоём, беседуя о какой-то милой ерунде, постепенно "приземлялась", заново привыкала к звонкому асфальту под каблучками. Удивлённо смотрела на город, в котором провела несколько лет, а видела будто впервые. Встречала взгляды прохожих, не пряча глаз. Уже сама по себе, одна, миновала вредную вахтёршу. Той даже в голову не пришло ляпнуть дежурную гадость маленькой женщине с прямой спиной, ясным, небоязливым взором и затаённой в уголках губ счастливой улыбкой.
Проводив девушку, Семёныч вернулся к себе. Быстро проявил отснятое. Едва дождавшись, пока обсохнет плёнка, сделал контактные отпечатки. Высушил и тут же засел над ними с лупой. Увлечённо и азартно, как в молодости, вылавливал лучшие кадры. Знал, что первый взгляд -- поверхностный. Самое интересное выхватит второй или третий, а может, десятый. Но без первого их не будет, верно? Весело насвистывал подхваченный от Ромиги мотивчик.
Звякнул телефон. Семёныч глянул на часы -- далеко за полночь. Поднимая трубку, не сомневался: звонит кто-то из навов.
-- Алло, -- голос Идальги.
-- Алло, чем обязан? -- фотограф насторожился.
-- Не возражаешь, если я сейчас зайду за своими фото?
Семёныч ещё раз посмотрел на часы. Впрочем, какая разница: он не спит, нав тоже. А вопрос в таком тоне, что не предполагал отрицательного ответа. Старик выдержал небольшую паузу, светски улыбнулся в трубку.
-- Да, они готовы, приезжай. Зайдёшь по Ромигиному пропуску, он круглосуточный.
Собеседник нажал отбой, и тут же посреди комнаты завертелся маленький чёрный вихрь. В комнату шагнул Идальга. Фотограф чуть дрогнувшей рукой снял очки.
-- Лихо! Я думал, ты на машине приедешь.
Гость пожал плечами. Стремительно обошёл комнату. Не обнаружил ничего нового, кроме плёнок и контактных отпечатков на просмотровом столе. Взял один лист.
-- Это не те фото, -- буркнул фотограф с ощутимой ноткой недовольства. -- Ты так быстро прискакал, что я не успел достать твои.
Что говорить, он даже трубку положить не успел. Медленно опустил её на рычажки аппарата. По-стариковски кряхтя, подошёл к стеллажу в углу, покопался в ящике, где хранил готовые заказы. Добыл нужный пакет. Вернулся к просмотровому столику. Собрал и отодвинул на край контрольки с Мартой, кроме той, которую внимательно изучал нав. Явный интерес, но притом, абсолютно бесстрастное лицо, сочетание жутковатое. Впрочем, Семёныч помнил: портреты Ромиги Идальга рассматривал и хвалил с тем же непроницаемым выражением.
Старик, тихонько вздохнув, взгромоздился на любимый стул. На гостя так и так приходилось глядеть снизу вверх.
-- Присаживайся, -- с хрустом распечатал пакет, отработанным жестом разложил перед Идальгой пять отпечатков 10х15, свой отбор из той фотосессии. Рядом положил стопку контактов и лупу.
Нав последовал приглашению пугающе стремительно и бесшумно. Только что стоял с отпечатком в руках -- уже сидит напротив. Быстрый взгляд в глаза, лёгкая вроде бы ухмылка, и вот он уже изучает свои портреты. Вдумчиво, неторопливо, будто час на них смотрит.
Фотографируя Идальгу, старик вволю поиграл с контрастами. Первый портрет -- немного под старину. Рассеянный свет без резких теней, мягкий рисунок оптики. Породистое лицо господина в чёрном хранит высокомерно-непроницаемое выражение, и смотрит он мимо объектива.
На втором отпечатке волосы и одежда нава почти слились с фоном, выделив белое пятно лица. Прямой, пронзительный, воистину тёмный взгляд наводит на мысли об удавах и кроликах -- или о юных рыжиках в подворотне.
Ещё один портрет: с классическим "Рембрандтовским" светом, в три четверти. Как показалось фотографу, самый "демонический" и самый интересный. Мужчина на портрете спокоен, погружен в себя и даже чуть улыбается. Но сквозит такой опасной, непредсказуемой силой, что хочется обойти его дальней дорогой. Или, наоборот, поддаться обаянию и лететь навстречу.
Четвёртый отпечаток: почти чёрный силуэт на светлом, будто прожектором выхваченном фоне: чеканный профиль, гибкая фигура, изящная кисть, в которой то ли нож сейчас возникнет, то ли сплетутся убийственные чары.