Корабль замедлил ход, и шлюпку аккуратно спустили в зеленоватую пенистую воду. Моряки на борту корабля подхватили ходовой конец, и шлюпка отчалила.
— Весла на воду! — скомандовал я.
Весла одновременно врезались в упругую волну, и вскоре мы подошли к щиту. Всем не терпелось поскорее выскочить на него и лично пощупать дырки в полотнищах, но я оставил двух гребцов в шлюпке: мало ли что может случиться в море.
Прямых попаданий было много. Моряки рассыпались по щиту и радостно кричали друг другу:
— Смотри-ка!.. Еще одно!.. И еще!..
Я достал блокнот и стал заносить на схему места пробоин. Это необходимо было сделать для проведения качественного анализа стрельб. Радость переполняла меня: у нас опять были отличные результаты. О нашем корабле и так говорили на всем флоте, а тут новый успех.
— Товарищ лейтенант, нам семафорят! — вдруг доложил матрос Сухоруков.
С корабля, качавшегося на волнах кабельтовых в десяти от щита, передавали:
«Немедленно возвращайтесь».
Я оглянулся и все понял: с запада на нас надвигался шквал. Низко над морем простирались темные тучи, а следом за ними уже накатывали белые шеренги волн.
— Немедленно в шлюпку! — закричал я.
Мы заняли места, быстро отдав концы, оттолкнулись от щита, но было поздно. Волны рванули шлюпку, ветер стеганул нам по лицам, а на наши головы хлынул ливень. Сплошные потоки воды скрыли от нас и корабль, и щит, на котором с грохотом, похожим на артиллерийскую канонаду, стали лопаться полотнища.
Я навалился на румпель и развернул шлюпку обратно к щиту. Едва мы выскочили на него, как шлюпку нашу подняло волной и со всего маху бросило на стальной корпус. Раздался треск. Чтобы нас не смыло, мы прижались к массивным стойкам для полотнищ. Ветер усиливался, нас начало кидать и крутить.
В довершение раздался резкий лязг металла, который подтвердил наши худшие опасения: лопнул стальной трос, связывавший щит с транспортирующим его буксиром. Щит, на котором остались шесть гребцов и я, завертело и понесло.
Полотнищ, сорванных ветром, уже не было. Ползком, цепляясь за настил, крючья, обрывки концов, я перебирался от стойки к стойке, помогая товарищам закрепиться. Так мы и стояли, привязанные к ним.
Между тем стемнело. Волны стали крупнее, а их белые шапки в сумерках фосфоресцировали таинственным и холодным светом. Я понимал, что пока не утихнет ветер, снять нас отсюда будет невозможно. Шторм же не унимался. Море стонало и шипело, бешено швыряя нас из стороны в сторону и увлекая неизвестно куда.
Внезапно ветер стих, из-за туч выглянул месяц, бледные, призрачные тени скользнули по морю.
— Курево есть у кого? — хрипло спросил Сухоруков.
Но сигареты у всех были мокрые, и закурить нам не удалось.
Мы изо всех сил вглядывались в темень, но разглядеть что-либо вокруг было невозможно.
— Продолжать наблюдение, — приказал я. — Кто заметит огни корабля — докладывать немедленно!
Прошло около часа. Серебристые лунные пятна на поверхности моря становились все шире, облака редели.
— Слышу стук мотора, — доложил вдруг Свириденко. Он служил телефонистом, и слух у него был отменный.
Мы замерли. Действительно, где недалеко работал двигатель. Может быть, с корабля за нами послали баркас? Все вскочили на ноги и стали кричать:
— Ого-го-го!
Сначала кричали вразнобой, затем вместе, по команде. Наши крики неслись над морем и терялись среди лунных бликов и смутных теней. Неожиданно месяц, выплывший из-за туч, осветил шлюпку, проходившую мимо совсем близко от нас. В ней четко выделялась человеческая фигура
— Эй, на шлюпке! — закричали мы. — Сюда! Мы здесь!
Но человек не спешил нам на помощь. Он оглянулся, заметил нас и, вместо того, чтобы идти в нашу сторону, развернул шлюпку, направив ее в противоположном направлении.
— Давай сюда! Эге-эй-эй!
Но шлюпка удалялась. Вскоре шум мотора затих.
Мы были разочарованы.
— Похоже, он нас не услышал... — тихо предположил кто-то.
— Вряд ли! — возразили ему. — Шлюпка была совсем рядом.
Нас сняли со щита только на рассвете. Солнце к тому времени еще не взошло, но горизонт уже медленно наливался киноварью.
Я доложил командиру корабля о результатах стрельб, о приключениях, произошедших с нами, не забыв упомянуть о странной шлюпке, непонятным образом оказавшейся далеко в открытом море.
Мог ли я тогда подумать, что и эта шлюпка, и ее пассажир будут иметь самое непосредственное отношение и ко мне, и к докладу о Матвее Петрищева, который я готовил?