— С этим вопросом вам лучше обратиться к Андрею Кузьмичу. Это он руководил ремонтом. — И, обернувшись к стоящему рядом юноше, добавил: — Саша, проводи товарищей.
Тот деловито подтянул штаны и произнес:
— Идите за мной.
Мы пересекли просторный, как стадион, двор автобазы и вошли в огромный цех, в котором стояло не меньше полусотни автобусов. Саша сложил ладони рупором и пронзительно крикнул:
— Андре-е-й Кузьмич!
— Чего орешь? — послышалось из-под стоявшего на яме автобуса.
Саша нагнулся:
— К вам с автоинспекции приехали.
Андрей Кузьмич не спеша вылез. Я ожидал увидеть перепачканного маслом мужчину, все-таки под автобусом был, а увидел чистого, симпатичного старичка в тщательно выглаженном комбинезоне. Он неторопливо протер руки ветошью и надел очки в проволочной оправе, блестевшей так, словно ее натерли специальной смесью.
— Черненко, — представился он Костину и мне, а Звереву кивнул, как давнему знакомому. — Как говорится, на ловца и зверь бежит. Сегодня собирался к вам идти, заявление писать.
— По поводу? — насторожился Зверев.
Андрей Кузьмич оглянулся и негромко проговорил:
— Есть у меня подозрение, что в автобусе, с которым произошла авария на Зареченском шоссе, кто-то умышленно повредил гидравлический привод. Сначала я думал: камнем трубку пробило или перетерлась. А теперь вижу: нет. Зубилом ее перебили, не иначе.
Костин выразительно глянул на Зверева.
— Вот так вот!..
Мы пробыли на автобазе два часа. За это время Андрей Кузьмич показал нам поврежденный участок гидропривода. Внимательно изучив его, мы пришли к выводу, что по нему действительно ударили зубилом.
— Выходит, авария была не случайной? — спросил Костин.
— Именно, — согласился мастер.
Костин поблагодарил Андрея Кузьмича, и мы вернулись в управление.
В своем кабинете Костин еще раз подробно расспросил меня об аварии и записал в протокол все мои ответы. Потом спешно вызвал шофера автобуса и еще кого-то из пассажиров.
Пришел Танюшин.
— Мне выйти? — спросил я, когда в кабинет вошел шофер.
— Нет-нет, сидите, — успокоил полковник, — вам полезно будет послушать.
Шофера звали Никита Подопригора. Он не узнал меня, и неудивительно — виделись мы мельком, и то в тот момент, когда автобус, не слушаясь тормозов, летел под откос. Разве тут запомнишь чье-то лицо? А я его запомнил.
Никита держался просто, но все же не мог скрыть удивления от своего приглашения в такое учреждение. Дальнейшая беседа оказалась настолько интересной, что я запомнил ее буквально с протокольной точностью. После нескольких сугубо формальных вопросов, касающихся имени, фамилии и места работы, Танюшин уточнил:
— Говорят, в тот день на конечной остановке скопилось до десятка автобусов.
— Да, так и было, — подтвердил Подопригора.
— А могли ли пассажиры знать, какой из автобусов отправится первым?
Никита подумал и отрицательно покачал головой:
— Нет, не могли.
— А шоферы?
— Вряд ли. Мы в тот момент как раз с диспетчершей решали, какая из машин пойдет в рейс.
— Как вы считаете, — вмешался Костин, — гидравлический привод был перебит именно тогда?
— Конечно, — подтвердил Подопригора, — когда я сел в машину, прежде всего, тормоза проверил, и они еще работали. Выходит, минуты за две до этого по гидравлике и ударили.
— А вот интересно, — задумчиво произнес Танюшин, — случайно или нет, испортили именно вашу машину?
Подопригора пожал плечами:
— Наверно, случайно. Ведь никто не знал тогда, что именно я первым поеду в рейс.
Все замолчали. Под окнами проехал грузовик с металлоломом, и его звон долго еще разносился по комнате.
Наконец, Никита закурил и сказал, ни к кому не обращаясь:
— М-да. Сорок пассажиров мог угробить... сволочь!
Костин предложил ему:
— Попробуйте вспомнить все, что происходило тогда в диспетчерской. Прошу вас, не упускайте ни малейшие подробности. Это важно.
Никита кивнул, затянулся и медленно начал:
— В тот день я прибыл на конечную где-то в восемнадцать ноль-ноль. Зашел в диспетчерскую, а там полным-полно шоферни. Ну и, как обычно, шум, гвалт — с диспетчершей спорят...
Подопригора внезапно закашлялся, протер кулаком глаза и вдруг замер:
— Подождите. Один человек точно знал, что пойдет именно моя машина...
— Кто? — коротко бросил Танюшин.
И Никита Подопригора рассказал, что тоже, было, ввязался тогда в спор, но в диспетчерскую вошел мужчина в темно-синем прорезиненном плаще и, возмущаясь, начал угрожать, что от имени ожидающих на остановке пассажиров напишет жалобу. Никите стало неудобно за шоферов и жаль диспетчершу, которая не могла всех перекричать, поэтому он ответил тому, в темно-синем плаще: «Передайте пассажирам, пусть садятся в автобус 98-98», а сам протиснулся к диспетчерше и отметил путевку.