Когда я сообщил об этом Костину, он улыбнулся:
— Дорогой мой. Вы, видимо, забыли, что когда женщина выходит замуж она, как правило, меняет свою фамилию.
Действительно! Как же я об этом сам не догадался?! Снова картотека адресного стола, и вот в моих руках:
— Саржевская Елизавета Григорьевна. Пролетарская,107.
Указанная улица оказалась загородной. Отыскав номер дома, я постучал в калитку, но на мой стук навстречу выбежал только огромный пес. На удивление он начал тереться о мою ногу, на что я почесал его за ухом и вошел во двор.
Собака побежала за мной. Приблизившись к дому, я увидел на дверях замок: хозяев дома не было.
— Что ж, — сказал я вслух, — придется, видимо, уйти ни с чем.
Я направился к калитке, но собака стала на моем пути и зарычала.
— Ты чего?! Я ж тебя за ухом чесал.
Пес ощетинился и показал клыки. Я отступил и прижался к стене.
Сколько я так простоял, не знаю, но через некоторое время калитка скрипнула, и дорожке показалась красивая женщина лет сорока.
— А ну, пшел прочь! — крикнула она собаке и, хмуро осмотрев меня, спросила: — Вы к кому?
— Мне нужна Елизавета Саржевская.
— Ну, я Саржевская.
Я съежился под ее холодным взглядом.
— Скажите, пожалуйста, вы никогда не были знакомы с Матвеем Петрищевым?
По тому, как она на секунду замерла, как задрожали ее ресницы, я понял, что угадал. Петрищева она знала, но почему-то признаться в этом не спешила.
— Не знаю такого, — резко сказала Саржевская.
— Но как же... Мне говорили...
— И я говорю: не знаю, и все тут! Идите себе!
Я направился к выходу, но у самой калитки Саржевская окликнула меня:
— А к чему он вам?
— Собираю о нем материал для музея.
— Вот как? Это зачем же?
— Затем, — ответил я раздраженно. — Музеи просто так ерундой не занимаются. Матвей — герой. Он подвиг совершил…
— Вранье…
Но больше я ее не слушал, и уже довольно прилично отошел от дома, когда услышал за спиной ее быстрые шаги:
— Молодой человек, простите, ради бога! Я сказала неправду. Мы были знакомы с Матвеем…
И вдруг она заплакала, вытирая слезы маленьким кружевным платком.
— Мне говорили, что он предатель... И если я скажу кому-нибудь, что знала его, то мне несдобровать.
— Кто вам мог сказать такую чушь? — попытался я успокоить женщину.
Но она не ответила и, вытерев слезы, спросила:
— Что вы хотите знать о Матвее?
— Все, что знаете вы. Кроме того, меня интересуют документы и фотографии.
— У меня есть его письма. — Женщина медлила. — И фотографии...
Я обрадовался.
— Это хорошо. Не могли бы вы дать их мне на некоторое время?
Саржевская насупилась и неприязненно посмотрела на меня:
— А он действительно герой?
— Сходите в музей. Узнайте.
— Хорошо, — согласилась она. — Давайте завтра в музее и встретимся. Не обессудьте, но в дом не зову. Муж у меня очень сердится, когда я о Матвее вспоминаю. Если узнает про письма и фотографии — порвет.
— Это почему же?
— Идите, идите, — заторопилась Саржевская, — не дай бог, муж увидит.
На следующий день Елизавета Григорьевна пришла в музей. Она очень спешила. Постояв у стенда Петрищева, погоревала, поплакала, после чего вручила мне пакет с документами и ушла, сказав, что торопится домой.
Содержимое пакета мы изучали с Марией Андреевной. В основном это были письма Матвея к Лизе. Обычные письма влюбленного восемнадцатилетнего юноши с клятвами в верности и просьбами о встречах.
Но было и несколько фотографий, среди которых мы обнаружили совсем пожелтевший снимок, на котором Петрищева не было. Группа мужчин и женщин расположилась под цветущим фруктовым деревом.
— Что это за люди?
— Наверное, родственники, — высказала предположение Мария Андреевна. — Видимо, Лиза второпях собрала в пакет разные фотографии.
Мое внимание привлек незнакомый мужчина. Несомненно, он мне кого-то напоминал. Густые брови, угрюмый взгляд. В памяти возникал и угасал странно знакомый образ.
Я передал фотографию Марии Андреевне, которая покрутила ее и вдруг вскрикнула:
— Боже мой, да это же Гужва!
САРЖЕВСКИЙ ДАЕТ ПОКАЗАНИЯ
Наконец-то, мнимый Гужва был разоблачен. Им оказался Саржевский Вениамин Федорович. В Управлении госбезопасности Танюшин спросил его:
— Зачем вы назвались чужой фамилией?
— Какой фамилией? — Саржевский выразил крайнее удивление.