Следует сказать, что держался он достаточно уверенно. Невозмутимое лицо, безразличный взгляд. Правда, брови его все время двигались: то взлетали вверх, то сходились в прямую линию, то уходили к вискам, в зависимости от того, какую эмоцию он проявлял — удивление, равнодушие или гнев.
— Гужва!
— Какой Гужва? — переспросил Саржевский, и брови его вытянулись в знак вопроса.
— Вам лучше знать, — ответил Танюшин. — В музее вы сказали, что это ваша фамилия.
— Чушь, этого я не говорил, — возмутился Саржевский, мельком взглянув на меня и на Марию Андреевну.
— А такой человек, как Матвей Петрищев вам знаком?
— Впервые слышу.
Танюшин улыбнулся.
— Учтите, что все ваши ответы протоколируются.
Саржевский съежился:
— А что я такого сделал?
— Вы присвоили чужую фамилию и должны сообщить нам, с какой целью вы это сделали.
— Я?! Когда присвоил?!
— Мария Андреевна, — обратился Танюшин к директору музея, — что вы можете сказать по этому поводу?
Саржевский встрепенулся:
— Стоп. Я сам.
— Только честно. Все, как было на самом деле.
Лицо у Саржевского стало скорбным.
— Хорошо. Да, я знал Петрищева... Когда он служил в Волногорске, мы ухаживали с ним за одной девушкой...
— Елизаветой Мовчан? — спросил Танюшин.
— Да. И, если честно, она поначалу предпочитала его. Но потом пришли немцы, и Петрищев исчез, а я сказал Лизе, что он стал предателем. Она мне не верила, но, в конце концов, я убедил ее, и она вышла за меня замуж...
— Выходит, в ее глазах вы оклеветали Петрищева?
— Выходит, так, — произнес сокрушенно Саржевский.
— Ну, а зачем вы приходили в музей?
— Совершенно случайно я узнал, что Петрищев не предатель, а герой… И испугался… Я понял, что если об этом узнает Лиза, то бросит меня... Тогда я пошел в музей, где о Матвее, кстати, были довольно скудные сведения, и... решился. Я сказал, что... никакого Петрищева никогда не было.
— Наивно, — заметил Танюшин.
— Ничего лучше я придумать не смог! Я четко знал, что история с Петрищевым не должна была получить огласку.
— Но этим вы только затормозили поиски материалов. Рано или поздно о подвиге Петрищева все равно бы узнали все.
Саржевский поднял голову:
— Да, но к тому времени я собирался уехать отсюда.
Повисла пауза. После некоторых раздумий, Танюшин заключил:
— Хорошо. Все, что вы рассказали, похоже на правду, но у меня складывается впечатление, что вы чего-то не договариваете.
Саржевский вскочил на ноги и приложил руки к груди:
— Истинную правду говорю! Все как было!
По лицу его текли слезы. Мне даже стало жаль его, и только значительно позже я узнал, что Саржевский самого главного так и не сказал.
Когда все вышли из кабинета, я обратился к Танюшину:
— Вот теперь ясно, кто сорвал фотографии в музее и похитил папку с документами.
Полковник усмехнулся:
— Не думаю. Во всяком случае, это сделал не Саржевский.
Ответ мне показался странным.
— А кому же еще они были нужны?
— Выходит, кому-то нужны, — проговорил полковник. — Саржевский действительно тогда из-за ревности и боязни потерять Лизу наговорил вам с три короба… Но что-то он все-таки скрывает…
Пришел Костин. Вдвоем с Танюшиным они о чем-то тихо переговорили, при этом несколько раз упомянули фамилию Саржевского.
— Кстати, товарищ Шпилевой, — обратился, наконец, ко мне Танюшин, — вы, кажется, собирались написать статью о подвиге Петрищева?
— Нет, но если надо...
— Дело не в этом. Если вы опубликуете ее в газете, обязательно будут отклики, и мы сможем получить дополнительный материал.
— Что ж, надо попробовать.
— Попробуйте, и сегодня же. Только у меня к вам просьба. Когда статью напечатают, всех, кто к вам будут приходить, расспросите поподробнее. Надеюсь, вам понятно, что нас интересуют новые данные о Петрищеве.
Дома я взял бумагу и принялся излагать на ней свои поиски, успехи и провалы.
КАЛЕЙДОСКОП СОБЫТИЙ
Этот день запомнился мне надолго. Утром, когда принесли почту, я открыл нашу городскую газету «Волногорское знамя» и увидел там свою статью. Под ней аккуратно была напечатана моя фамилия. Даже не верилось, что это моя статья, она называлась «По следам подвига». Заголовок был набран крупным шрифтом и сразу бросался в глаза.
Позвонил Скосырев.
— Поздравляю, — сказал он. — И надеюсь, что скоро вы все-таки выступите перед личным составом и расскажете о Матвее Петрищеве.
— Постараюсь, — ответил я, а сам подумал, что мало еще знаю о герое. Что с ним случилось после взрыва? Кто этот человек, назвавшийся Петрищевым? Неужели это действительно Матвей? Между прочим, в прошлый раз, когда я спрашивал Танюшина об этом, он взглянул на меня серыми глазами, которые, казалось, видели меня насквозь, и в свою очередь поинтересовался: