Показался мост через глухой и темный овраг. Некоторые пассажиры зажмурились, но мост проскочили благополучно, дорога выровнялась, и все бы возможно кончилось хорошо, если бы из-за поворота не вышла колонна школьников.
— Ё-моё! — шофер застонал и всем телом навалился на руль.
Автобус крутнулся, пролетел над кюветом и, накренившись, чуть не перевернулся в бурьяне. Заскрежетал металл, брызнуло стекло… Чей-то крик резанул уши... Все это пролетело в один миг, как обрывки плохо смонтированного фильма…
Некоторое время было тихо: пассажиры, лежавшие между кресел в неестественных позах, молчали.
Наконец шофер дрожащим голосом спросил:
— Все живы?
Никто не ответил.
— Я говорю, пострадавшие есть?
— Галка, ты как? — спросил я.
— Нормально, — ответила она.
— И я нормально, — отозвался сидевший впереди старик.
Кто-то из угла вздохнул облегченно:
— Здесь тоже, вроде, все целы.
Шофер еще раз тихо, словно боясь услышать ответ, повторил:
— А жертвы?..
Ему ответили:
— Нету... Похоже, обошлось.
ПЕРВЫЕ ДАННЫЕ
Зайти в музей через два дня я не смог. Наш корабль вышел в море, где мы проводили зачетные артиллерийские стрельбы. Дела шли хорошо, все артиллеристы чувствовали себя именинниками, в том числе и я.
Капитан третьего ранга Скосырев поздравил меня с успехом и спросил:
— Ну, как идут дела?
— Плохо, — признался я и рассказал ему про музей, библиотеки и все неудачи.
— Если вам трудно, — предложил Скосырев, — я могу освободить вас от этой работы и перепоручить ее кому-нибудь из менее занятых офицеров. Задание не из легких.
— Нет, уж! Раз я взялся за это дело, то должен довести его до конца.
Скосырев усмехнулся:
— Вот это мне нравится. — И добавил: — Если документы не найдутся, попробуйте запросить Центральный военный архив. А насчет порядков в музее я доложу в горисполкоме. Людям с холодным сердцем не место в культурно-образовательном учреждении.
На другой день вечером я отправился в музей. В знакомом мне вестибюле тускло светила покрытая пылью лампочка. Уборщица мыла пол. Повернувшись на стук двери, она произнесла, не разгибаясь:
— Опоздали, товарищ военный. Музей закрыт.
— А директор на месте?
— Ушел директор. С час как ушел.
Я продолжал стоять под ее пытливым взглядом. Мне хотелось узнать о контролерше, но я не знал ее имени.
— У вас здесь женщина работает… — наконец произнес я.
— У нас много женщин работает, — сказала уборщица, бросая выразительный взгляд на мою запыленную обувь. — Я вот работаю...
— Контролер или кассир... Невысокая такая...
— А-а, Мария Андреевна? — протянула уборщица. — Только она не контролер, а научный сотрудник.
— А можно ее увидеть?
— Конечно, — ответила уборщица приветливо. — Мария Андреевна всегда допоздна засиживается. Сейчас выйдете во двор, повернете налево, там увидите дверь. Это и будет ее кабинет.
Я вышел в небольшой дворик, посреди которого росли фруктовые деревья. То, что называли кабинетом, на самом деле оказалось комнаткой, заставленной штабелями толстых папок. За столом сидела Мария Андреевна, которая увидев меня, улыбнулась:
— Где же вы пропадали?
— Здравствуйте, — поздоровался я и сразу почувствовал себя свободнее. — Нашлись документы?
— Не все. Я разыскала лишь дубликат текста, который был под снимком.
— А сам снимок не нашли?
— К сожалению, нет, — вздохнула Мария Андреевна.
Я взял лист бумаги и прочел:
«Подвиг Матвея Петрищева.
В октябре 1941 года фашисты рвались к Волногорску. Моторизированная дивизия генерала Кенига подходила к городу с севера. В первую очередь, фашисты стремились захватить склады с боеприпасами. Когда же они заняли их территорию, раздался мощный взрыв. Склады взорвал Матвей Петрищев. Сам он погиб, но уничтожил множество фашистских солдат, офицеров и боевой техники. Вечная слава герою!
На снимке: Матвей Петрищев».
Я посмотрел на Марию Андреевну.
— Наверное, этого недостаточно? — спросила она.
— Это уже кое-что, но меня интересует другой вопрос. Почему к тому времени в Волногорске располагались склады с боеприпасами? Боевые корабли тогда здесь не базировались, военных частей тоже не было...