Сэр Вальтасар предложил салфетку, и я стёр со щеки помаду.
– Кстати, дядюшка, – произнёс я доверительно, стараясь отвлечь Сэсила от навязываемого билля, – я придумал, как помочь Норе, – и сделал паузу.
Вальтасар вперил в меня заинтригованный взгляд, и на его лице промелькнула тень подозрительности: не собираюсь ли я покуситься на закон и традиции? Чтобы снять все волнения и противоречия, возникшие у него, продолжил:
– Мы завтра отправимся к адвокату, и я просто оформлю заявление. Ну, без всего этого… – я не закончил фразу, размахивая перед собой руками: что-то сегодня слишком много «во мне» жестикуляций.
– Bravissimo! – произнёс сэр Сэсил, его лицо изобразило умиление, а в уголках глаз появилась влага. – Ты молодец, мой мальчик! В тебе столько благородства. Настоящего благородства! Ты истинное воплощение традиций и установлений. Ты на деле, а не формально пытаешься следовать нашему многовековому образу жизни, – растроганно проговорил он.
Вальтасар порывисто отодвинул от себя лист пергамента, с предосторожностью сунул перо в чернильницу, протянул руку в сторону маленького напольного бара и достал из него пузатую бутылку отвратительного ментолового ликёра. Другая его рука «нырнула» куда-то под крышку стола и «вынырнула» на поверхность с двумя позвякивающими стаканами для виски.
Сэр Сэсил с громким «бум» откупорил бутылку и «от щедрот своих» наполнил ровно до половины оба стакана.
– Выпьем за это, – торжественно произнёс он, громко «всосал» в себя часть жидкости, и выдохнул в моём направлении «букет свежести», больше напоминающий собой ледяной восточный ветер, а не «отработку» лёгких стареющего традиционалиста.
Мне ничего не оставалось делать, как присоединиться к нему. И чтобы сразу покончить с ненавистным ликёром, я опрокинул в горло всё содержимое стакана, чувствуя, как пищевод и желудок подвергаются тотальной анестезии или, возможно, превращаются в личную криогенную камеру.
После полученной дозы отвратительного ликёра захотелось курить, но курить было нельзя. Нельзя потому, что курение в нашем королевстве объявлено вне закона. Можно конечно, как сэр Сесил, сосать, словно леденец сигару во рту, носить при себе табак или сигареты, но только не курить. Конечно, многие курили табак, но тайно, дома, фильтруя воздух специальными установками, дабы датчики дыма не улавливали никотин. Подобное положение вещей устраивало полицию, а самое главное – общество. Ведь человек так устроен: если он догадывается или знает о преступлении – это ещё не преступление. Преступление возникает тогда, когда тебя ловят с поличным, или предъявляют предосудительное…
– О чём задумался, мой мальчик? – глядя на меня, спросил Вальтасар.
– Ни о чём, – ответил я, пожал плечами, и дабы польстить ему высказал двусмысленность: – Прислушиваюсь к ощущениям от выпитого ликёра.
– Ещё? – спросил Вальтасар, и на его лице заиграла улыбка человека, полагающего, что есть те, кто окончательно и бесповоротно «переваривают» его гастрономические пристрастия. И в данном случае неважно, к какому виду кухни относятся предпочтения: продуктам, человеку, обществу – главное приправа, которой сдабривают тот или иной объект «употребления».
– О, нет, спасибо, – поспешно ответил я, но, уловив некий негативный подтекст, пояснил: – Увы, дядюшка, алкоголь расслабляет, а время отдыха ещё не настало.
Сэр Сэсил слегка вскинул подбородок, демонстрирующий упрямство или, иначе говоря, целеустремлённость (это зависит от точки зрения: ваша – целеустремлённость, чужая – упрямство). В его серых с «налётом пепла» глазах появились искорки. Наконец, он снова улыбнулся. Улыбка была «тёплой» и, я бы сказал, сентиментальной. Он снова выдохнул в мою сторону, но уже потеплевший «восточный ветер» и растроганно произнёс:
– Мы не ошиблись в тебе, Лесли! И твой ответ ещё раз подтверждает это. – Вальтасар откинулся на спинку кресла, зачем-то выдвинул и снова задвинул ящики «дубового» стола, и доверительно сообщил: – Сегодня после заседания ко мне подошёл Макс. – Он выдержал театральную паузу, намекая на торжественность ситуации, и продолжил: – Лорд Роул впечатлён твоим поведением и голосованием, и рад, что ты, по сути, впитал в себя «с молоком матери» философию нашего общества – традиционализм. Молодёжь сегодня сплошь ревизионисты и радикалы, – на лице Сэсила появилось брезгливое выражение лица. – Она не хочет понимать, что новое должно быть продолжением прежнего, которое естественным путём вплетается в действующие законы, мироощущения и порядок управления. Мы не должны и не можем резко менять вектор существования общества – общество это не примет! – Вальтасар замолчал. Его руки в очередной раз потянулись к чему-то. Этим «чему-то» оказалось пластиковое перо. Он приблизил кончик пера к глазам, словно на его конце скопились не только «кварки», но и смысл всего, что было в «макрокосме», который перо самостоятельно извлекало из пространства, указывая Вальтасару, что и когда писать. Он бережно, как и прежде, снова опустил перо в чернильницу. – Макс предложил включить тебя в совет нашей партии, – наконец, произнёс он то, что подготавливало его логико-политическое сознание. – Тебе пора расти. Твой авторитет в нашей партии надо поднимать, чтобы мы могли выдвинуть тебя… – Вальтасар снова привлёк в помощь театральную паузу и некоторое время смотрел на меня строго, словно воспитатель частного закрытого пансиона, грозно постукивающий по бедру стеком, и предупреждающий о сугубо серьёзном положении дел. – Чтобы мы могли выдвинуть тебя на должность Первого Министра. У нас уже давно не было молодого и перспективного Первого Министра. Это сплотит общество. Что скажешь? – вопросительно произнёс он и, изучающе посмотрел на меня.