— За это надо выпить, — серьёзно говорит Марк, и мы чокаемся стаканами с холодным зелёным чаем.
— А вообще, — продолжает Ян, — если опустить всю эту мою болтовню, я могу объективно сказать, что быстро эволюционирую. Правда. Объективно. Пишу я медленно, но эволюционирую быстро. Я имею в виду, по количеству произведений. Начал с большого, не лишенного хороших моментов, но всё же местами сыроватого детектива — раз. В сборнике рассказов каждый рассказ получался чуть лучше предыдущего, плюс они все совершенно разные, что само по себе неплохо, — два. Второй роман, который я сейчас пишу, по-моему, уже очень даже достойный, плюс в нём я смог воплотить некоторые вещи, на которые мне любезно намекали знающие люди, — три. Таким образом, уже на третьей ступени я достиг значительного мастерства. По-моему, неплохо. Я рассчитывал минимум на пять-шесть. Я горд. Я рад.
— Ты молодец, — фыркает Кара.
На самом деле ей очень нравится читать то, что пишет Ян, и он это знает. А ему нравится слушать всё то, что пишет и играет она, и она это знает. И всё это совершенно искренне.
Ян хороший, но иногда циничный.
Иногда он любит цинично цитировать циничного Буковски — как-то, когда Кара решила, что встретила любовь всей своей жизни, и сказала об этом Яну, он ей на это ответил лишь «как ты можешь говорить, будто любишь одного человека, если в мире, может, десять тысяч людей, которых ты бы любила больше, если б знала? Но ты с ними не знакома». Они тогда неделю не разговаривали. А как-то про одну нашу одинокую знакомую сказал: «Когда такая красивая и умная девушка одна — можно не сомневаться, что с нутром у неё не всё хорошо». Хорошо хоть не ей в глаза. Почему-то именно сейчас в голову полезли всякие воспоминания, и вместо того, чтобы слушать оживлённый разговор, я перебираю в памяти высказывания Яна. Что ещё?
«Люди, рождённые в конце сентября — начале октября, всегда вызывают у меня подозрения. Были ли они желанными детьми, или же просто последствиями безудержного новогоднего разгула?» — сказал он когда-то, и говорил он всерьёз.
«Писатели — эгоистичные жлобы. Все люди вокруг для них — материал. Все их переживания и эмоции — материал», — сказал он когда-то, и говорил он опять-таки всерьёз.
— …Наделять каждого персонажа своими чертами и мыслями — и не наделять ими в полной мере ни одного. Они все — отражение тебя и в то же время нет, — долетает до меня сквозь мысли, и я пытаюсь всё-таки уловить суть разговора. — А насчёт объёма — да, возможно, это будет повесть, а не роман. Но вот, к примеру, Эрленд Лу — в его книге «Переучёт» меньше ста сорока тысяч знаков, я проверял, и всё же это произведение именуется гордым словом «роман». Хотя по объёму оно весьма небольшое. Так что я пока не определился. А про мой кругозор — какой кругозор? Я же писатель. Мне ничего, кроме своих книг, неинтересно, — усмехается Ян.
Я осознаю, что пропустила половину разговора. Наверное, это видно по моему лицу, потому что Ян смотрит на меня и хитро улыбается.
— Кстати, не понимаю, почему ты не любишь готовить, — совершенно внезапно говорит мне он. — Просто представь это как… Ну не знаю, как расследование, что ли.
— Расследование? — смеюсь я.
— Ну не совсем, конечно. Но смотри: изначально у тебя есть множество ингредиентов, некоторые между собой сочетаются, некоторые нет, некоторые ты в итоге посчитаешь бесполезными. Это как факты. А в итоге ты получаешь готовое блюдо — это результат действия с фактами. Фактически, это просто метод индукции — от частного к общему. Блюдо готово — дело раскрыто. Как насчёт такого подхода?
Я хочу сказать Яну, что обожаю его, но не могу: от серьёзного вида, с каким он всё это говорил, я снова не могу сдержать смех. Хотя надо признать, что-то в его словах есть.
— Выпьем же за метод индукции, — говорит Кара, и мы со смехом снова вливаем в себя холодный чай.
Мы ещё болтаем о всякой ерунде, но потом чувствуем, что чего-то не хватает. И это «что-то» в данном случае весьма конкретно. Смотрим друг на друга, выражаем свои мысли вслух и смеёмся. Меня посылают в ближайший магазин за хлебом и колбасой. Все четверо — любители этого весьма неполезного сочетания, прекрасного в любое время суток.
Через семь минут я уже в магазине, уверенным шагом прохожу к полкам, беру колбасу, хлеб, краем глаза отмечаю ценники, иду на кассу. Пока вожделенные товары пробивают, чувствую какое-то смутное сомнение. И я понимаю, почему — перед глазами всплывают только что увиденные ценники: