– Кажется, я его видела, когда мы выходили с Ниной погулять. Он проехал мимо на пикапе, я поздоровалась, а он не ответил.
– Ничего удивительного, теперь Омар стал таким, – сказала Карла, мотнув головой. – Когда мы с ним познакомились, он еще улыбался – и разводил скаковых лошадей. Держал их на другом конце поселка, за озером, но, когда я забеременела, он все свое хозяйство перевел сюда. Здешний дом принадлежал моим старикам. Омар обещал, что, если ему привалит удача, денег у нас будет полным-полно, и тогда мы отремонтируем и даже перестроим наш дом. А я, знаешь, о чем мечтала? Постелить на пол ковры. Да, смех один, конечно, если вспомнить, где мы живем… У Омара были две прекрасные кобылы, от них родились Тристеса Кейт и Гамуса Фина, но их он к тому времени уже продал, они участвовали в скачках, да и до сих участвуют – то в Палермо, то в Сан-Исидро. Потом родились еще две кобылки и один жеребчик, но как звали этих, хоть убей, не помню. Чтобы наладить такой бизнес, надо иметь хорошего жеребца-производителя, и Омар умудрялся арендовать на время самого лучшего. Часть нашего участка он отгородил для кобыл, сзади сделал загон для жеребят, посеял люцерну и только потом, уже со спокойным сердцем, взялся строить конюшню. Договор был такой: ему, по его просьбе, на два-три дня отдавали вроде как в аренду производителя. А когда приходило время продавать жеребят, четверть вырученных денег доставалась хозяину коня. Сумма получалась очень серьезная, потому что, если производитель хороший и за жеребятами ухаживают как следует, каждый будет стоить от двухсот тысяч песо до двухсот пятидесяти. Ну вот, взяли мы как-то к себе этого расчудесного коня. Омар, само собой, целый день глаз с него не спускал, ходил следом как зомби, чтобы успеть посчитать, сколько раз тот покроет каждую кобылу. Муж никуда из дому не отлучался, ждал, пока я вернусь со своей работы у Сотомайора, и тогда наступала моя очередь приглядывать за жеребцом. Я из кухни то и дело посматривала в окно, проверяла, там он или нет. Так вот, мыла я как-то днем посуду, и вдруг что-то меня словно кольнуло: а ведь жеребца-то уж какое-то время не видно. Кинулась к другому окну, потом к тому, откуда участок за домом как на ладони, – нигде нет. Кобылы на месте, а жеребца точно черт унес. Хватаю на руки Давида – а он только-только ходить как следует научился и все старался не отставать от меня: куда я, туда и он – и выбегаю во двор. Тут долго гадать не приходится: конь, он или есть, или его нет. Нашему, судя по всему, что-то в башку взбрело, вот он и перемахнул через ограду. Странно, конечно, но иногда и такое случается. Пошла я к конюшне, молясь Богу, чтобы конь туда забрел, однако и в конюшне его не нашла. Тут я подумала про ручей – он у нас совсем маленький, но если чуть пониже спуститься, конь напиться сможет, а отсюда его видно не будет. Помню, Давид все спрашивал, что такое да что такое, но я посадила его к себе на закорки – и бегом. Сынок крепко обнял меня за шею, и голосок у него то и дело срывался, потому что я как бешеная носилась туда-сюда. Вдруг Давид как закричит: “Мама, вон он”. И вправду жеребец стоял там, у ручья, и пил воду. Теперь-то Давид меня мамой больше не называет. Ну вот, спустились мы пониже, и Давид попросил, чтобы я его на землю поставила. Я велела к коню близко не подходить. А сама стала потихоньку, мелкими-мелкими шажочками к нему подбираться. Жеребец сперва пятился от меня, но мне терпения не занимать, и скоро он уже вроде бы перестал дичиться. Наконец удалось-таки схватить его за повод. Вот счастье-то! До сих пор прекрасно помню, как у меня от сердца отлегло и я вслух сказала: “Если бы я тебя потеряла, сукин ты сын, все равно что потеряла бы свой дом!” Знаешь, Аманда, это можно было сравнить с тем, как я подумала, что у Давида не хватает одного пальчика на руке. Говорят же: “Нет ничего хуже, чем свой дом потерять”. Но потом, когда случаются вещи пострашнее, рада была бы не только дом, но и жизнь свою отдать, лишь бы повернуть время вспять и попасть опять в то самое мгновение – чтобы бросить повод проклятого коня.
Я слышу, как в нашем доме хлопнула дверь, затянутая москитной сеткой, и мы с Карлой разом поворачиваем головы в ту сторону. На пороге стоит Нина со своим кротом. Она еще не до конца проснулась и, наверное, только поэтому не испугалась, когда сразу нас с Карлой не обнаружила. Нина делает несколько шагов, так и не расставаясь с кротом, цепляется за перила и очень старательно одолевает три ступени, которые отделяют галерею от травы. Карла снова откидывается на спинку сиденья и наблюдает за ней через зеркало заднего вида, но при этом не произносит ни слова. Нина смотрит на свои ноги. После нашего приезда сюда у нее появилась новая забава – она пытается ухватить траву пальцами ног, сперва растопыривая их, а потом сжимая.